Жизнь в окупации. Школы на оккупированных немцами территориях

Правда о войне. Жизнь в оккупации.

Часть – II.

В книгах и фильмах про войну – много вранья как про немцев так и про наших….

В данной главе: Июль 1941 – сентябрь 1943 годов.
Два года и два месяца жизни в оккупации семьи моего деда, отца, родных, близких и земляков.
Смоленская область, Починковский р-н, старинная (помнящая Наполеона и не только) деревня Грудинино.

Что есть история…? – правда победителей.
Вот только эта историческая правда – Истинной Правде у нас очень часто не соответствует.

Частички той Истинной Правды, неугодной и неудобной, а потому извращённой или откровенно запрещённой к какой бы то ни было огласке – я и поведаю вам в этом и последующих своих повествованиях.

Почти все мои корни по обеим родовым линиям глубоко уходят в историю славной Смоленской Земли.
Настрадались, эта землица и её добродушные и простодушные жители…,- натерпелись и нужды и горюшка….

Дед мой, по отцовской линии, Родченков Давыд Никифорович, родился в 1892 году, ещё при царе-батюшке. Повоевал в первую Мировую и в Гражданскую войны. Был он человеком верующим, строго соблюдал все посты и праздники, без вредных привычек (не пил и не курил, как впрочем, и все в моём роду по всем линиям), хорошо образован, общителен и обладал почти феноменальной памятью, с которой прожил без болезней девяносто один год!
У меня – память тоже… – Слава БОГУ! Многое из того, что мне пришлось слышать от деда, отца и его старших сестры и брата, а так же земляков – я и поведаю вам без прикрас и ретуши.

Правду и только Правду!!!

Войну ни кто не ожидал. Более того, как рассказывал дед, даже когда объявили об её начале, никто и не мыслил, что всего через три недели немцы займут Смоленск и Починок, и будут на этой земле властвовать более двух лет. Но перед приходом немцев – советская пропаганда изрядно постаралась, представляя их чуть ли не с рогами и копытами, едящими детей.
Местное население, и из нашей деревни в том числе, советские власти согнали на рытьё противотанковых рвов. Как раз между нашей деревней и Починком и проходила линия этой никому не нужной обороны. Починок сдали без боя, а немец шёл строго по дорогам, и ни одного танка в этих рвах так и не увязло. После войны почти все эти рвы снова заровняли, сейчас остались только два из них (в двух км. от нашей деревни) по старинной дороге на Починок. Время их почти не тронуло, они такие же глубокие с крутыми краями. В одном из этих рвов, лисицы понарыли очень много своих нор, этот ров практически превратился в лабиринт из лисьих нор, я ещё в детстве туда часто ходил на охоту, вечером взасидку на лисиц.
Ещё за неделю до прихода немцев, их самолёты, буквально как комары, висели в воздухе, постоянно атакуя отступающие колонны наших войск. Это, не столько отступление, сколько скорее бегство, было паническим. Наши войска и власти, уходя на восток, побросали всё…, и в числе прочего, продовольственные, вещевые и иные склады, в рай центре Починок, остались под замками, но без охраны. Хотя ни какого мародёрства не было,- иной тогда был народ, до чужого добра не охочий, но и своё, трудом нажитое – ценивший и сберегавший.
Когда шли бои под Смоленском, и тихими вечерами хорошо была слышна артиллерийская канонада – в нашей деревне уже никто не сомневался, что со дня на день немец придёт и к ним. И конечно же люди боялись их прихода.
Мои дед, и мой отец Родченков Иван Давыдович (1931 года рождения, самый младший в семье), очень хорошо помнили, как в деревню въехали первые немцы.
Первыми, ясным погожим июльским утром, въехали в деревню несколько мотоциклистов (видимо разведчики), а уже за ними боевая техника, грузовики с солдатами и легковые машины с офицерами.
В кино часто показывают, как немцы, войдя в деревню – начинают её грабить,- гоняются за курами, тащат свиней и коров из сараев…,- ничего подобного на самом деле не было! Немец вошёл культурно.
Большинство техники проследовало по деревне, даже не остановившись. В деревне остались только одна легковая машина с офицером и грузовик с несколькими солдатами, а так же мотоциклисты.
Как вспоминал дед, к нашему дому тоже подъехал мотоцикл. Немец постучал в окно и сказал,- хозяин, выходи. Дед вышел на улицу. Немец на плохом русском языке сказал, что комендант приглашает всех взрослых людей собраться на собрание у сельсовета через чес, сел на мотоцикл и уехал. Когда дед пришёл к сельсовету, там уже собралась почти вся деревня. На сельсовете уже развивался немецкий флаг, но вывеску «Сельсовет» - никто не трогал. На крыльцо вышел немецкий офицер и на хорошем русском языке обратился к собравшимся. Он сказал, что является комендантом и назвал свои звание и фамилию, но поскольку для русских, его имя будет не привычным,- сказал, что все могут называть его просто Рудик. Так все его в дальнейшем и звали. Внешность коменданта была довольно-таки добродушная, а в поведении, никакого высокомерия и гордыни не было и, как вспоминал дед, у многих сильный страх от сердца отошёл. Он сразу успокоил людей, сказав, что ни их дома, ни их хозяйства – ни кто не тронет, а более того,- все они теперь находятся под защитой немецких властей.
Далее он спросил,- кто является председателем колхоза? Но председатель, будучи партийным, со своей семьёй убежал с отступающими войсками, о чём и сказали немцу. Тогда он спросил, а есть ли здесь кто из бригадиров колхоза? Приятель моего деда Герасим (фамилию его называть не стану) по прозвищу Граська сказал,- я был бригадиром местной бригады. Немец сказал, - значит ты и будешь старостой колхоза. Он подошёл к Граське и спросил, как его зовут. Граська назвал свои имя и фамилию. Немец молча стал пристально всматриваться в лицо бригадира…. Все окружающие тоже насторожились, готовясь к худшему. Далее комендант спросил,- не воевал ли Герасим в Первую Мировую войну? Герасим растеряно ответил, что,- да, воевал, но попал в плен и до конца войны жил в плену в Германии в качестве работника у одного из немецких фермеров. Тут офицер произнёс название местности, имя фермера и спросил, - не знакомо ли это Герасиму? Граська ответил, что,- именно там он и прожил свой плен, и тихо поинтересовался, как офицер об этом догадался? Немец громко рассмеялся, обнял Граську даже приподнял над землёй, расцеловал его и сказал, что он сын того самого фермера, у которого Герасим жил в плену, и что это именно он научил его, Рудика, русскому языку, на котором он сейчас и говорит. Граська там вообще расплакался, и они начали вспоминать, как жили вместе, а Рудик про своего старого отца ему рассказывал.
А ведь интересные порой у судьбы повороты бывают. Как я описал здесь – так всё тогда и было! Люди все тогда воспаряли духом, надеясь, что раз комендант с их земляком старые и добрые знакомые, то и других жителей немцы не обидят.
Граська рассказывал, что из лагеря военнопленных – его сразу же забрал к себе в хозяйство местный фермер, отец коменданта, что обращались с ним в семье немца – хорошо, он жил в их доме и ел с ними за одним столом.
Но недолго эти двое предавались воспоминаниям. Немец быстро пришёл в себя и приступил к обязанностям коменданта.
Он сразу объявил, что колхоз распускать никто не будет, а называться он будет «коллективное хозяйство». - Вы все, - сказал комендант, - как работали, так и работайте дальше, но уже шесть дней в неделю и воскресенье обязательный выходной день, только теперь платить за ваш труд вам будут не «палочками» на листе в тетрадке учёта трудодней, а немецкими деньгами. Далее он сказал старосте, что пришлёт к нему солдата, что бы они всё имущество колхозное описали и список отдали ему. Всё колхозное имущество,- сказал комендант,- и плуги и хомуты и бороны – должно оставаться в сараях на своих местах, а за воровство, будут суровые наказания.
Далее комендант сказал, что если у кого будут какие проблемы или вопросы – могут обращаться к старосте или к нему лично. Вопросов в тот день никто задавать не стал. Граська пошёл с немецким солдатом описывать колхозное имущество, а все остальные жителей разошлись по домам.

В тот же день, только успели пообедать, рассказывал дед, к дому подъехала машина. Солдат, вошедший в дом, спросил хозяина, и сказал деду, что в его доме с сегодняшнего дня будет проживать их комендант. Нет, согласия на это проживание – немец у деда не спрашивал, он вежливо но твёрдо проинформировал об этом как о неизбежном факте. Наш дом в деревне был одним из лучших, добротным, новым и просторным. Да и хозяйство у деда (до коллективизации) было крепким.
Сейчас, а особенно ранее, как и про войну, так и про первые годы жизни после революции – Правду скрывали. А вся суть той Правды в том, что Ленин, огласив лозунг «Земля - крестьянам, заводы - рабочим» – сдержал это обещание! Землю крестьяне (кто хотел на ней работать) получили в тех объёмах, которые они смогли обрабатывать. И каждый желающий мог завести такое хозяйство, на которое у него хватило сил содержать. Дед мой этим воспользовался, да вот пользовался своим трудом нажитым добром, недолго,- Ленин умер, а Сталин объявил коллективизацию,- всё отобрав – загнал всех в колхозы,- но эта тема уже совсем другого рассказа….
Мы же вернёмся в тот июльский день 1941 года. Немец, объявивший о дальнейшем проживании в нашем доме коменданта, вежливо попросил указать место, куда можно поставить кровать и тумбочку.
Должен так же отметить, что показанное в советских фильмах про войну то, что немцы выгоняли жителей из их домов, и те жили: кто в сараях, кто в банях – есть враньё!
Немцы, как солдаты так и офицеры, жили по домам («по хатам», как у нас говорили) местных жителей, но по рассказам моих земляков, не только в нашей деревне, но и во всей округе – ни одну семью из их дома не выкинули.
Солдат вышел и вскоре вернулся с другим солдатом,- они внесли в дом кровать, постельные принадлежности и шкафчик с тумбочкой, и установили всё на указанное дедом место. Сказав, что комендант будет к вечеру – ушли.
Мои отец и дед очень хорошо помнили, как вечером к дому подъехала легковая машина и в дом вошёл офицер. На плече у него висел автомат а в руке был портфель. Он поздоровался, положил портфель в тумбочку, а автомат повесил на спинку кровати. Дале он спросил у деда, какая у него семья. Дед сказал, что жена умерла несколько лет назад, а он живёт с престарелой матерью и тремя детьми. Немец спросил,- а где все остальные его домочадцы? Дед сказал, что мать и двое старших занимаются хозяйством, а младший (указав на моего отца) здесь. Немец улыбнулся моему отцу и подозвал его к себе. Отец вспоминал, что ему страшно было, но он подошёл к немцу. Тот погладил отца по голове и, указав пальцем на автомат, сказал,- не трогай это, посмотрев на деда – добавил, что бы и другие дети не трогали. Этот автомат, как вспоминал дед, так два года и провисел на спинки кровати, пока немцы не отступили. Затем немец достал свой портфель, вынул из него шоколадку и протянул ей моему отцу. - Бери это тебе, ешь,- сказал немец. Детская память очень хорошо хранит в себе все, даже порой мельчайшие, подробности ощущений и переживаний. Отец хорошо помнил ту пропаганду, в которой немцы выставлялись как лютые звери. Отец рассказывал, что у него в душе было чувство, будто эта шоколадка отравлена, и он отрицательно покачав головой, ели слышно сказал, что не хочет…. Немец видно был не глупым человеком и сразу понял, в чём причина отказа. Он рассмеялся, развернул шоколадку, отломил кусочек и, сунув его себе в рот - начал жевать. Далее улыбаясь, он снова протянул шоколадку отцу. Тут уже отец сообразил, что это не отрава и взял у немца его гостинец.
Разумеется, жизнь в оккупации сахаром не была, и как бы хорошо не относились оккупанты к мирному населению, а война – есть война…. От офицера много хлопот было в доме. Нет, он ничем жить не мешал и не докучал, питался он с немцами отдельно, не дома у нас, но продукты очень часто приносил и отдавал их матери моего деда, как хозяйке дома. Эти немцы, что жили в деревне, были судя по всему из тыловых частей, и они знали всю деревню и их все уже со временем знали в лицо. Но через деревню часто проходили строевые части вермахта, какие на передовую, какие обратно на отдых. И у коменданта часто допоздна засиживались офицеры этих частей. Когда у Рудика были такие гости (а были они довольно часто) он просил их не беспокоить…. По долгу они сидели за глотком коньяка и немыслимыми для русских людей бутербродами, и на немецком языке о чём-то разговаривали. Деда удивляло то, что плеснув в рюмку менее 50 грамм коньяка, они смаковали его весь вечер, закусывая многослойными толстыми бутербродами, в которых хлеба было только тоненькая полоска внизу. За все 2 года, дед вспоминал, он не видел никого из этих немцев пьяными. Их солдаты, притом всех проходящих через деревню частей, всегда были чистыми, опрятными и подтянутыми, деду казалось порою, что они какие-то холёные, даже идущие с фронта на отдых.

И что для многих будет удивительно,- в конце лета Рудик объявил всем жителям, что бы те готовили детей в школу, так как первого сентября, как и прежде, начнётся учебный год. Заниматься дети будут в прежних школах с прежними учителями. Предметы изучались прежние, только добавился немецкий язык. Мой отец в этой школе 2 года и отучился. Более того, даже если чей-то отец воевал в красной армии, это в вину не вменялось, его дети могли полноценно посещать школу. Это не выдумка и не фантастика – это запертая за семь замков Правда! И мой отец и дяди с тётями как и все их сверстники, учившиеся в той оккупационной школе – рассказывали о том, что каждое утро перед занятиям – учителя и дежурные старшеклассники проверяли у учеников: чистоту одежды, ушей, и волос на наличие вшей, а в классе был журнал гигиены класса, где напротив каждого ученика – ежедневно делилась соответствующая отметка. В тех школах не только давали знания, но и приучали к Человеческому облику и порядку. Тут будет весьма к месту вспомнить сюжет из советского кинофильма о войне и оккупации, где старенькая учительница, у себя дома вечером при свете керосиновой лампы, почти шёпотом учила деревенских детей, а заслышав за окошком шаги – сразу испуганно гасила лампу. Для чего было нужно опускаться в сценарии фильма до такого откровенного и беспардонного вранья?! – вывод здесь может быть только один,- чтобы «белое» выдать за «чёрное».
И вот теперь, Я хочу обратиться с вопросом ко всем, ещё не растерявшим свои мозги, Людям,- если Гитлер и впрямь планировал уничтожить славянскую нацию, то какая немцам была нужда тратить солидные средства на обучение русских детей???!!! Они и школы содержали и учителям жалование платили. И очень мне хочется сравнить те годины с нынешним лихолетьем,- а вот и (живой ныне) пример для сравнения: в соседней деревне Поляны живёт паренёк, ему уже исполнилась семнадцать лет, НО (!) он не окончил ни одного класса ни какай школы!!! В ближайшую, Переснянскую среднюю школу (в которой и я заканчивал 9 и 10 классы) пешком не находишься, до неё около 10 километров. Раньше мы ездили туда местными четырёх вагонными дизель поездами, которые как раз ходили к началу и через час после окончания занятий. Но уже боле 15 лет почти все эти поезда отменены властями из-за ненадобности ИМ. Я спрашивал у Егора (отца этого паренька),- неужели невозможно было переправить сына к каким ни будь родственникам, где есть по близости школа, что бы парень получил образование? – А где взять деньги? - ответил мне вопросом Егор, - работу найти невозможно, так как её вообще нет, совхоз и все предприятия в округе развалили,- мы тут не живём а выживаем. Властям – на нас наплевать,- а на какие шиши я соберу парня в школу…???
Вот и сделайте вывод, Люди Честные и добрые, КТО Истинно преследует цель уничтожить Русских и русскую культуру на Руси?!! Кто-то из вас, возможно скажет, что это лирика местного значения…. Что ж – вернёмся к истории.

Время шло. Старики и взрослые всё, как и прежде с опаской откосились к оккупационному режиму, а вот молодёжь…, молодёжь быстро попривыкла…,- эти везде найдут повод для веселья и даже способ его реализовать. Такое понятие как «Комендантский час» в деревнях отсутствовал, можно было гулять всю ночь на пролёт. Деревня наша была большая, крестом четыре улицы. Были свои и школа и клуб и магазин. Но клуб с керосиновыми лампами молодёжь вскоре перестал привлекать. Возле деревни проходила, и проходит ныне железная дорога «Рига – Орёл». И недалеко есть место среди местных называемое «Котлован» - там находится железнодорожный мост. Во время войны немцы охраняли его, там базировался специальный отряд солдат, по окраинам стояли зенитки, но главное,- всю ночь на мосту горел электрический свет. Поезда ночью, из-за боязни партизан, почти не ходили. Вот там и собиралась местная молодёжь, устраивая танцы под гармошку. Немцы этому не препятствовали, а порою и сами принимали участие в этом веселье. Насколько всем местным было известно, за всю оккупацию никаких изнасилований в наших окрестностях не было. Хотя немцы жили по домам и даже у многих хозяек, у которых мужья были на фронте. Мораль в те годы в деревнях была на высоком уровне, но встречались и исключения…. И опять же не гадая о сути причины – но некоторые рожали от немцев детей. В нашей деревне была одна такая…, про которую все знали, что своего младшего, она родила от немца. Когда отступили немцы – частенько местные хлестали ей по глазам, спрашивая,- Маша, вот придёт твой мужик с фронта, как ты ему своего Витьку предъявишь…? Но её мужик – не вернулся с фронта,- и после освобождения она получала пособие от советской власти «по потере кормильца» и на этого Витьку в том числе.

Разумеется, дети в те нелёгкие для моих земляков годы, рождались не только от немцев,- это было скорее исключением. Жизнь человеческая протекала почти как обычно,- люди встречались, любили, и так же как и прежде справляли свадьбы. Но и без свадеб многие овдовевшие женщины, или даже солдатки, устраивали свою (хоть и не совсем семейную), семейную жизнь.
Вся суть этого дела в том, что почти сразу же, как немцы заняли рай центр Починок, на его окраине, как раз там, где сейчас находится воинская часть «Ёлки» немцы оборудовали лагерь для военнопленных. Комендант Рудик на очередном собрании объявил сельчанам, что, те могут сходить туда и если у кого в этом лагере обнаружится сын, муж или просто родственник – местный житель должен обратиться к нему с документом подтверждающим родство. Тогда он, комендант, напишет расписку, по которой этого пленного родственника отпустят из лагеря домой. Не удивляйтесь, но это было так!
Не знаю точно почему, но скорее всего они делали это по той причине, что уже через месяц, после начала войны – наших пленных у них было уже около четырёхсот тысяч,- прокормить и ещё охранять такую массу людей было не просто, вот и избавлялись они от них под всякими благовидными предлогами, да и работать на оккупированной земле кому то было нужно, хотя я здесь могу и ошибаться. А может так они поступали потому, что тоже были людьми и в русских видели таких же людей. Сложная штука – Жизнь…, и Человек – далеко не прост.
Но в расписках от комендантов не всегда была нужда – порою женщины обходились и без них. Именно об одном из таких случаев, часто, с весёлой иронией, рассказывали у нас в деревне на посиделках.
Была у нас, тогда молодая солдатка, мужа её ещё перед самой войной в армию забрали. Я её уже взрослой помню…. Ох и разбитная, огонь-баба даже в зрелых годах была.
Вообще же в те, довоенные времена, до армии почти никто из ребят не женился, к семейной жизни относились очень серьёзно, оттого и разводов не было, во всяком случае, я таковых не припомню. А сейчас же – среди моих сверстников только один (нет, это не я) с первой и единственной женой прожил жизнь.
В общем – окрутила Катерина паренька из соседней деревни, да и женила его на себе. И года не пожили – призвали мужа в армию.
Как я уже писал ранее – жизнь в оккупации мало чем отличалась от прежней, люди жили и работали. По воскресеньям, в выходные дни в Починке, как и прежде, был рыночный день, устраивались и ярмарки. Сельчане ездили туда,- кто продать чего из садово-огородного урожая или иного…, а кто – чего прикупить…. И вот в один такой воскресный осенний день, эта солдатка Катерина, взяла у старосты подводу (лошадь с телегой) и отправилась поутру в Починок на рынок. Набрала овощей разных и корзинку куриных яиц для продажи. Да только не заладился торг в тот день у Катерины, и картошку мало покупали а к яйцам (которые сами немцы первыми охотно раскупали) – вообще никто не подошёл,- может не повезло, но скорее – судьба…!
Рынок тогда не далеко от лагеря военнопленных находился. Возвращалась Катерина домой мимо лагеря проезжая. Уж не знаю как и почему, но засмотрелась она на одного пленного солдатика, и остановила лошадь. Может жалость в сердце пробудилась, а может натура бабья взыграла, - не ведомо мне – но только подошла она к колючей проволоке, за которой сидел этот пленный и заговорила с ним. Немецкий солдат охранник, увидев это – подошёл к ней. Русского языка он не знал и заговорив на своём, начал пальцами указывать то на неё, то на пленного, ну и Катерине ничего не оставалась, как общаться таким же образом. Видимо каждый из них там понимал то, что хотел понять. Только немец, посмотрев на телегу где лежала корзина яиц, сделал пленному знак рукой, что бы тот вставал и шёл к воротам лагеря, которые находились рядом, сам немец пошёл в ту же сторону. Затем он вывел пленного из лагеря и, подведя к Катерине – указал рукой на корзину с яйцами. Здесь Катерина поняла немца так – как и нужно было. Она взяла корзину и протянула её немцу, а тот слегка толкнув пленного на телегу, принял корзину и ушёл один восвояси. По словам самой Катерины – всё было именно так. Хотя и другие жители на посиделках часто это вспоминали, только уже с продолжением,- и вот как это продолжение звучало. Видим (рассказывали бабы) едет на подводе Катерина, а рядом с нею: худой, заросший, весь в лохмотьях паренёк сидит. Бабы, как известно, никогда не упустят момента, кого бы то ни было поддеть, а уж при таком раскладе….
- Ты, где это, Кать, такого захудалого попутчика подобрала? - сострила громко одна молодуха.
- Да в лагере, у немца на корзину яиц выменяла, будет у меня по хозяйству помогать, - не замедлила ответить Катерина.
- Эх, Катька, не похожа ты что-то сегодня на себя – явно продешевила, корзину отборных яиц – на два тощих променять…, - съехидничала в ответ молодуха.
- Погоди уж…, – вот отмою, откормлю…, – вы все мне ещё не раз позавидуете…, - смеясь ответила Катерина, увозя домой не принявшего участия в бабьей перепалке, паренька.
И ведь верно,- отмыла, откормила и даже через год сына от него родила. Но как только наши, в сентябре 1943 года, освободили Починок – этого Катькиного сожителя сразу же забрали в армию. И больше в деревне – ни его самого, ни весточки его – никто никогда не видел и не слышал,- толи погиб на фронте, а толи…. Законный муж Катерины – тоже с войны не вернулся, и хоть была она бойкая да весёлая – никто на ней уже не женился,- так одна сына и растила. В глаза паренька-сироту никто не обижал, но за глаза в деревне – частенько по прозвищу «Катькин байстрюк» называли, но это – не со зла….
И таких случаев, когда немцы просто отпускали пленных – было у нас не мало.

В быту немцы вели себя по нашим меркам – более чем воспитано. И дед, и другие сельчане рассказывались, что они как будто придерживались принципа: «Если человек работает – не мешай ему». Дед вспоминал,- много раз они приходили покупать у нас молоко,- придёт немец с котелком, а мать ещё корову доит,- он не мешает, не торопит. Удивительно, что у них почти у всех были губные гармошки, которые они постоянно не только носили с собою, но и при каждом удобном случае играли на них. Видя, что хозяйка ещё не закончила доить корову – он сядет на лавочке, вынет из кармана гимнастёрки губную гармошку и наигрывает на ней разные мелодии. Помню в детстве, я с одной такой гармошкой игрался, её моему отцу один немец подарил, да вот запропастилась она куда-то. Как только хозяйка подоит корову, немец убирал свою гармошку, подойдя к хозяйке говорил,- матка млеко битте. Она наливала ему в котелок молока, он непременно говорил,- денке, и вручал ей денежку, стоимость этого молока. У деда была своя пасека, и когда он качал мёд, то немцы, прознав про это, тоже приезжали к нему покупать мёд. Так же, дед рассказывал,- сколько бы я ни занимался с пчёлами или медогонкой – пока не закончил свою работу, ни один немец меня не потревожил, не отвлекал и не помешал в работе.
А вот за покупками к деревенским жителям, немцы приходили и приезжали почти каждый день и далеко не только свои местные. Дело в том, что немецким солдатам и офицерам часто давали отпуска, и они перед отпуском ездили по деревням, скупать куриные яйца и увозили их с собою в Германию. У нас в стране пред войной были в дефиците обычные швейные иголки, как для машинок, так и простые. Немцы знали об этом, и им из Германии присылали эти иголки, а они их обменивали у местного населения на яйца. Хотя выбор был всегда за продавцом, он мог взять плату иголками, а если иголки ему были не нужны – немец рассчитывался деньгами.
Никаких грабежей и воровства от немцев у нас никто припомнить не мог.

Летом, когда было жарко, немцы по деревне ходили полураздетыми, в трусах (так местные жители называли шорты) и пилотке. Винтовки с собою не носили (они, как и автомат коменданта, лежали в домах по месту проживания солдат), только пистолет на ремне, и часто, по насколько раз в день купались с ребятишками в озере, видимо непривычной для них наша летняя жара была. И у всех простых солдат были велосипеды, которым деревенские ребятишки сильно завидовали.
У меня в доме на чердаке ещё лежат остатки того самого велосипеда, с блестящим хромированными щитками и такой же хромированной динамкой на передней вилке колеса, а так же пластиковой фарой сиреневого цвета,- особенность этой фары в том, что в ней находились две лампочки и сверху переключатель, на ближний и дальний свет. В детстве я эту фару на свои велосипеды устанавливал, на завись другим ребятам, а вот динамка – не работала, она отцу долго послужила, а до меня не дожила, свои отечественные ставить приходилось.

Очень уж они, немцы, во всём любили порядок. Не любили грязнуль,- то что человек бедно и простенько одет – они не порицали,- пусть у тебя будут старые, застиранные брюки и рубашка, но что бы они всегда были чистыми.
И очень уж они не любили, если кто пытался куда-то проскользнуть без очереди. Мой отец и дед часто рассказывали про один случай, присутствовать при котором им довелось. Я уже выше писал, что наши отступая – побросали всё. В Починке были большие продовольственные, вещевые и иные склады.
Выросшим на советской пропаганде и не знавшим Истиной жизни в оккупации, возможно покажется неправдоподобным и даже диким тот фат, что ничего из этих складов немцы не разворовали. Тем не менее – это факт!!!
Комендант Рудик собрав людей на очередное собрание, объявил,- в райцентре от советских властей осталось в складах много товара. Всё это вами заработано и принадлежит вам,- сказал он,- а стало быть всё будет разделено подушно, по семьям и каждый из вас получит свою долю от всего. Вам дополнительно будет объявлено, когда подойдёт очередь вашей деревни, и вы сможете получить и вывезти свою долю добра. Для этого вам будут выделены подводы.
Всё так и сложилось, немцы сдержали это заверение. Отцу довелось поехать вместе с дедом, и они рассказывали, когда пришла очередь отовариваться нашей деревне,- староста с утра приготовил подводы, на которых от каждой семьи поехали люди за своей долей. Уж как высчитывали немцы эту долю – никто не знал, но люди действительно получали на складах муку, крупы, мануфактуру и прочие товары по спискам, которые были у немцев к их приезду.
Очередь у складов, где отоваривались жители не только одной нашей деревни – была большая. Дед и отец рассказывали, что вдоль очереди ходил солдат с винтовкой, как видно следил за порядком. Один из мужиков решил пролезть без очереди. Немец это увидел и за руку отвёл в сторону этого наглеца. Тот, немного подождав, снова повторил прежнюю попытку,- немец это снова заметил и уже схватив за шиворот телогрейки – отшвырнул мужика прочь от очереди. Но и мужик был видимо упёртым, и решил добиться своего. Выждав пока немец отойдёт – он снова влез впереди очереди. Немец, подойдя в очередной раз к голове очереди – узнал этого наглеца и тут же сняв с плеча винтовку – со всего маху ударил мужика прикладом в спину. Мужи, громко крякнув – упал лицом в грязь, но через несколько секунд начал подниматься. Немец, наблюдавший за ним, что-то выкрикнул на своём языке, и ещё с размаху ударил мужика уже ногой в зад, тот снова споткнувшись, почти на четвереньках поковылял к своей телеге. Взобравшись на телегу, он видимо понял, что дальше может быть намного хуже – дёрнул вожжами и ни с чем, уехал восвояси.
В этом абзаца, как вы уже наверняка поняли, я поведал вам не только о приверженности немцев к их знаменитому на весь мир порядку, но главное, рассказал о том, что они не только не разграбили склады, но бесплатно раздали местному населению всё то, что по совести немцам не принадлежало.

Если у кого-то сложилось мнение, что в нашей деревне немцы устроили рай, то спешу разуверить его. Война – это всегда и везде война. Были у нас и те, кто ушёл в партизаны и воевал в отрядах до прихода наших. У деда была родная сестра Ульяна. Замуж она вышла за местного Василия Гришкина, дом их был как раз напротив нашего, только через дорогу, было у них двое сыновей. Её мужа, Василия, перед самым приходом немцев, ещё успели призвать в красную армию, а старший сын Николай, как только пришли немцы – почти сразу ушёл к партизанам. Здесь я должен сделать одно важное пояснение. Как-то недавно в одной из теле передач, с темой о трагическом начале войны, относительно громадного числа наших пленных в первые месяцы войны – один исследователь заявил, что это число было столь высоким ещё и из за того, что в лагеря военнопленных попадали и мирные жители – молодые парни. Да, это действительный факт, который я готов подтвердить! К чему я здесь о нём…? – да к тому, что и этого моего дядю Николая (двоюродного брата отца ушедшего в партизаны) постигла та же участь, и даже дважды постигла. Вся суть этого в том, что в 1941 году у красноармейцев не было никакой причёски и все они были стрижены (под Котовского) на лысо. Стоило немцам увидеть лысого молодого парня – и дорога в лагерь для военнопленных ему была гарантирована. Июль 1941 года был жарким и Николая, перед самым приходом немцев, угораздило постричься на лысо. Парень он был крепкий и рослый, и в свои 17 лет выглядел значительно старше. Как только пришедшие немцы его увидели – тут же с возгласом «Рус солдат» под конвоем отвели в комендатуру. Там на счастье вместе с комендантом находился и староста Граська, который объяснил Рудику, что это не солдат а местный парень, и Рудик приказал своим солдатам его больше не трогать. Но чрез каких-то 2-3 дня через деревню проезжала колонна немцев а Николай в это время шёл по улице. Первый же грузовик остановился возле него и солдаты, затащив Николая в кузов – увезли с собою. Хорошо что одна деревенская женщина это увидела и рассказала о случившемся его матери Ульяне. Ульяна сражу же нашла моего деда а тот поспешил к Рудику. Рудик выслушав суть беспокойства – сразу понял в чём дело. Он написал записку и дав им подводу – направил их в Починковсикий лагерь для военнопленных. Именно там Ульяна с дедом и отыскали Николая, и по записке коменданта – забрали его домой. Не прошло и недели, как ситуация с «пленом» у Николая повторилась один в один. Он с ребятами купался в озере к которому подъехала машина с не местными немцами,- и снова с возгласом «Рус солдат» его затащили в машину и увезли. Ребята рассказали его матери о случившемся, и та снова побежала к Рудику, и вновь с запиской от него поехала в лагерь военнопленных где Николай и дожидался её. Как вы уже наверняка догадались – для Николая это было сильным потрясением и, не дожидаясь пока его так же по ошибке снова заберут или чего хуже, пристрелят – он и ушёл к партизанам.
Самое удивительное, что партизанский лагерь поначалу находился не так уж и далеко от деревни. Я хорошо знаю то место,- там ещё хорошо видны остатки землянок и окопы вокруг лагеря. Хотя окопами, в военном смысле этого слова, эту канаву сложно назвать. По военным правилам окопы роются не прямыми, а зигзагами, что я так же видел в местах нашей обороны, где проходили сильные бои. Эти же – были просто четыре прямые канавы, составляющие сплошной квадрат вокруг лагеря из землянок. Непонятно почему, но как только наши войска освободили Смоленщину от немцев – приехали наши сапёры и взорвали все землянки, как в этом, так и в двух других известных мне таких же лагерях. Не сделай они этого – сейчас там мог бы находиться подлинный музей партизанской славы.
Как я уже сказал – лагерь был недалеко и партизаны по ночам не редко приходили проведать своих родных. Знали об этом и немцы. И не только знали, но и устраивали весьма частые засады, в ожидании ночных гостей из леса. Как рассказывали старики, местные немцы в этих засадах участия не принимали, а ближе к ночи немецкие солдаты приезжали из гарнизона, что стоял в Починке. Немцы уже хорошо были осведомлены о том, кто и из каких домов (семей) находится в партизанах. Именно у этих домов они и устраивали засады на всю ночь, а утром уезжали. Дед рассказывал, как однажды уже в сумерках к нашему дому подошли несколько незнакомых немцев с автоматами, которые разошлись по саду, а один из них залез на старую ветвистую яблоню. Когда пришёл Рудик, дед спросил его, - что это какой-то солдат у нас в соду на яблоне сидит. Комендант прямо ответил деду, что сегодня облава на партизан, а поскольку дом его сестры, сын которой находится в партизанах, расположен напротив – то возможно, что партизан будет идти домой с другой стороны улицы, а стлало быть как раз через наш сад, где его и поджидает засада. Но за всё время оккупации эти засады ни разу не увенчались успехом. Ни одного партизана (из местных деревенских) немцы так и не поймали.
А вот один трагический случай – произошёл. И коснулся он как раз нашей семьи, точнее сестры деда – Ульяны. Поздней осенью 1941 года была очередная облава на партизан. Причём приходили ненцы всегда без предупреждений, очень тихо и почти незаметно, в густых сумерках, так что жители тех домов, у которых устраивались засады – порою о них и не знали. Так случилось и в то роковое утро. Возле дома Ульяны стоял сарай с сеном (пуня по местному) и возле сарая ещё стожок. Немец устроил свою засаду как раз на этом стожке. Поздней осенью светает поздно, а встают в деревне всегда рано, ибо нужно справиться с хозяйством, подоить корову и накормить скотину. Ульяна залезла на сенной сарай, что бы набрать сена для коровы. Немец сидевший возле сарая на стожке, услышал шорох в сенном сарае и подумав, что это пришёл партизан – дал очередь из автомата и застрелил Ульяну. Рудик деду сказал, что этот солдат застрелил его сестру по ошибке, приняв за партизана. Ульяну похоронили, а с немецким солдатом, убившем её, никаких разбирательств не было, во всяком случае, нам о них до сих про ничего не известно. Это был единственный случай у нас в деревне, когда немцы убили местного мирного жителя. Но вот то (как часто показывают в кино), что немцы преследовали родственников партизан и сжигали их дома – самое настоящее враньё. Младший сын Ульяны Пётр, двоюродный брат моего отца, благополучно дожил до прихода наших. В 1943 ему как раз исполнилось семнадцать лет и его уже перед зимой призвали в армию. Войну он, Гришкин Петр Васильевич, закончил в восточной Пруссии, вернулся с тремя ранениями, орденом Славы III степени и орденом Отечественной войны I степени, а так же с медалями. Он не только мой двоюродный дядя, но ещё и мой крёстный, крестивший меня в Смоленском Успенском Соборе. Вернулся с фронта он в свой родной дом, который немцы не сжигали. К слову сказать – это самый старый дом в нашей деревне, он построен был в 1914 году, ещё до революции, без фундамента, на дубовых сваях.
Красноречивым доказательством мною здесь изложенного – являются остатки того самого дядиного дома, рухнувшего от времени всего три года назад,- совсем немного не дожил этот дом до своего столетия.
Если здесь у кого-то сложилось впечатление, что партизаны у нас просто отсиживались в лесах – то это не так. Сиди они там безвредно – кто бы их стал ловить и устраивать на них засады…? Они как могли, воевали с оккупантами. У нас на железной дороге, между станциями Грудинино и Починок есть место называемое «Исаченкова труба» (это километра три от деревни), там под железной дорогой проложена труба, для стока вешних вод, и весьма высокий откос. Так вот именно там партизаны ещё в начале войны пустили под откос немецкий воинский эшелон, вагоны убрали быстро, а паровоз ещё долго в кювете валялся. Правда эта была единственная крупная партизанская диверсия в районе нашей деревни против немцев за два года оккупации. Ничего другого мои земляки припомнить не смогли.
Но у партизанской медали, Истины раде, была и другая сторона. Как жители нашей деревни, так и соседних деревень, почти в один голос говорили,- что тем деревням, где стояли немецкие подразделения – повезло многократно больше, чем тем (малым деревушкам) где немцев не было. У нас в окрестностях были такие деревни Морги и Хлыстовка, так там люди в постоянном страхе жили и слезами умывались. Они рассказывали, что их постоянно грабили,- днём полицаи а ночью партизаны, причём повадками и нахальством своими, одни от других почти ничем не отличались. Жители этих деревень сами просили немцев, что бы те свои гарнизоны у них обустроили.

Люди в оккупацию, как и прежде работали в колхозе на полевых работах, но многие и на лесозаготовках. В наших местах были старые сосновые боры и леса, и немец вырезал всё и составами вывозил в Германию. Сосновые боры он уничтожил до основания, так что сейчас они даже не возродились. Старые местные охотники рассказывали мне, что до войны у нас вокруг водились глухари и медведи. Сейчас во всём районе, глухарь – большая редкость, а медведи только в августе - сентябре с медвежатами проходные появляются и то не каждый год. В общем, пограбили немцы лесные ресурсы Смоленской области основательно.
Но больше всего опасностей и хлопот прибавилось у жителей нашего района когда немцы стали отступать и наши войска с боями приближались к Починку. Наши самолёты стали всё чаще появляться в небе над деревней и не просто появляться, но бомбить все те места, где были замечены фортификации противника. Лётчики наши, особо не разбирались, и не церемонились с жителями деревень, если там находились немцы – бомбили всех подряд и немцев и своих. Поначалу налёты наша авиация совершала преимущественно ночью, и уже была примета – если днём пролетел самолёт-разведчик – значит ночью жди бомбардировщиков.
Возле каждого дома жители выкапывали окопы и как только заслышат гул самолётов – сразу всей семьёй выскакивали из дома и прятались в окоп, пока те не пролетят или не отбомбятся. Я уже писал выше, что у деревни находился железнодорожный мост, на котором стояли лёгкие зенитки, но с приближением наших войск, немцы усилили оборонцу этого моста ещё двумя батареями тяжёлых зенитных орудий, одна из которых располагалась на другом конце деревни, возле железнодорожной станции, которую она так же прикрывала. Жителям той стороны деревни пришлось не сладко…. Наши постоянно старались разбомбить и уничтожить эти зенитки, но бомбы сыпались куда попало, только не на зенитки. Край деревни основательно разбомбили свои же, а невредимые зенитки немцы убрали только когда отступали. На том краю деревни есть место под названием «Мошек», там осталось около двух десятков глубоченных воронок от наших тяжёлых бом, в которых мы ещё в детстве купались и ловили карасей. Местные старики с той стороны рассказывали, что зенитки стояли именно там, но перед заходом солнца, немцы перетащили их на другое место, а ночью прилетели бомбардировщики как раз с этими самыми тяжёлыми бомбами и кроме пустого участка поля – разбомбили и край деревни.
Но и когда уже немцев выгнали – бомбёжки, теперь уже с немецкой стороны, ещё долго продолжались, и деду ещё много раз приходилось выскакивать всей семьёй из дома и вжиматься в земляной пол окопа, ощущая, как содрогается земля под бомбовыми разрывами. Хотя немцы не всегда сбрасывали бомбы, случалось что бросали просто листовки. В основном это было уже через неделю, после того как наши войска освободили Починок и подошли к Смоленску. За Смоленск – как в 41, никаких боёв не было. С самолетов немцы даже у нас сбрасывали листовки с таким текстом: «Орша, Витебск будут ваши – а Смоленску – будет каша». Смоленск очень сильно разбомбили, но какой смысл было немцам писать такое и сбрасывать над нашими позициями – ума не приложу. Одну из тех листовок, я как то в детстве на чердаке нашёл, но дед увидев её – отобрал и бросил в печь.
Авиационные (воздушные) бои возле нашей деревни, как в 41 так и в 43 годах были, но наземных боёв за неё, как и за Починок, никогда не было. Как наши в 1941, так и немцы в1943, отдали нашу деревню и сам Починок без боя. Они просто уехали. Но перед этим Рудик в последний раз собрал жителей на собрание. Дед и отец помнили его слова очень хорошо. Он сказал всем,- сегодня я собрал вас и говорю с вами в последний раз. Скорее всего уже завтра здесь будут ваши…. Предупреждаю вас сразу, что жечь вашу деревню и ваши дома мы не будем. Этой ночью планируется вывод последних остатков наших войск и техники, который пройдёт через вашу деревню, поэтому ночью находитесь в своих домах и на улицу не выходите. На этом собрание и закончилось.
Когда уже к вечеру он пришёл в наш дом забрать свои вещи, то поблагодарив деда – сказал ему,- если так же просто мы оставим Смоленск – то эту войну мы проиграли. Техника уже вовсю шла по деревне, когда Рудик сел в свою легковую машину и навсегда уехал.
Ночью, как рассказывал дед, он спать никому не дал и все просто прилегли одетыми. Он опасался, что отступая, какой ни будь немец сунет факел под крышу…. Техника и машины грохотала где то до полуночи, потом резко всё стихло. От этой тишины, говорил дед, было тяжело на душе. Все, почти молча, сидели дома, как вдруг на рассвете послышался характерный и знакомый гул мотоцикла, который остановился у нашего дома. Деду подумалось, что какой-то запоздавший немец сейчас зайдёт чего ни будь спросить…. Но в дом вошёл не немец.

Интересно устроена жизнь. Как первыми в 1941 в деревню на мотоциклах въехали немцы, так же и первые русские въехали в неё на мотоциклах. В эту ночь двери на засов дед не запирал,- от немцев – это было бесполезно, а если вдруг какая опасность, вспоминал он, то сразу можно было выбежать всей семьёй на улицу.
Двери в дом распахнулись и в полумраке дед увидел силуэт мужчины, который сразу же метнулся к печке, откинув заслонку – он начал шарить в ней руками ища чугунки.
– Что у вас тут есть пожрать, - услышали все чистую русскую речь…. Дед встал и зажёг керосиновую лампу. Все увидели нашего солдата, небритого, грязного в каких-то портянках, торчащих из кирзовых ботинок, почти до колен перемотанных верёвками. Видя такой контраст после холёных, одетых с иголочки, опрятных и сытых немецких солдат – у меня сердце защемило (вспоминал дед) от обиды за отношение нашей власти к свом собственным солдатам.
Чугунок с картошкой солдат уже достал из печи сам. Нет, он не грабил, не угрожал расправой или оружием – он просто был очень голоден. Дед открыл стол и достав оттуда хлеб и кусок сала, сказал парню, - садись поешь! - Некогда, отец, - ответил парень, засовывая в рот уже не первую картошку. - Дай мне с собою…- сказал солдат. Дед отрезал ему хлеба и сала,- солдат всё это, вместе с картошкой, рассовал по карманам штанов и вышел из дома. Мотоцикл завёлся и укатил….
Это был первый русский солдат, после двух с лишним лет немецкой оккупации, который даже имени своего не назвал, а исчез так же неожиданно, как и появился.
А утором, как весьма точно предсказал Рудик, уже приехали и другие наши….
И снова в наш дом вошёл офицер и несколько солдат. Первым его вопросом было,- где дом старосты? Дед сказал, что на другой улице за перекрёстком. Офицер ушёл, а где-то часа через два, по деревне прошли солдаты, созывая всех к перекрёстку на собрание. Дед сразу же пошёл туда. Там солдаты уже сколотили виселицу. В отличие от немецкого прихода – здесь никто не молчал, а все буро обсуждали последние события, да и своих то уже никто не боялся. Тут же все увидели, как несколько солдат ведут связанного старосту Граську. Офицер громко объявил, что сейчас все жители будут сами судить этого немецкого прихвостня и изменника родины…. Но люди не дали ему продолжить его речь, ибо хорошо знали того, с кем прожили в оккупации два с лишним года и видели все ДЕЛА его. - Никакой он не изменник и не прислужник…, - почти хором заголосила вся деревня. - Он не сам напросился на эту должность, но комендант его назначил, а так же всё время оккупации – постоянно посильно помогал местным жителям. Главное, когда немцы угоняли молодёжь в Германию – он ночью, за день до приезда немецкой команды, осуществлявшей эту отправку, обошёл все дома, ибо списки подлежащих вывозу ребят и девчат были у него, и всем сказал,- спрячет своих детей как минимум на четыре дня, пусть отсидятся в лесу, а когда эта команда проедет – можно будет вернуться домой. Кстати, и мой крёстный дядя Пётр, был в их числе. Он и от полицаев, с их продовольственными набегами, неоднократно спасал жителей и деревню. - Не дадим казнить невиноватого,- голосила деревня. Я должен отметит, что люди у нас всегда были хорошие, честные, открытые и главное дружные. Тот офицер тоже был нормальным человеком. Он сказал, - коли так – пусть суд решает его дальнейшую судьбу, а на суд будут приглашены и жители деревни. Суд не заставил себя ждать, в те времена долго не церемонились и не разбирались…. В Починке, куда дед и многие жители деревни были приглашены как свидетели, состоялся суд над теми, кто занимал подобные должности у немцев. На суде – все жители деревни, как и прежде настаивали на том, что Граська ни в чём не виноват. Но суд реши иначе,- восемь лет тюрьмы – был его приговор Граське. Все эти восемь лет Граська отсидел и вернулся в родную деревню, в свой дом. Люди к нему относились по человечески, никто не упрекал его ни в глаза, ни за глаза, ибо все знали его как хорошего и честного человека. Но это – было потом….

А пока что вернёмся в тот первый освободительный день…. Я не смею себя уважать, не рассказав всей Правды того и последующих дней, когда была освобождена наша деревня.
Как я уже писал выше, у деда была своя пасека. И перед приходном наших, дед опасаясь беспредела со стороны отступающих немецких войск, нарубил веток и лапника и укрыл ими пчелиные улья, дабы в глаза не бросались…. Но, как показала жизнь, немцев он опасался зря!
К концу дня наших солдат в деревне уже было много. И к сожалению они были не так хорошо воспитаны как немцы…. Они зайдя в сад за яблоками – увидели кучи веток, которыми как видно заинтересовались. Найдя там улья – решили полакомиться мёдом. Нет, они не просили у деда дать им мёда,- они – поступили по варварски. Колодец был рядом и они, набрав ведро воды – открывали улей и, что бы не быть покусанными пчёлами, заливали его водой, после чего вынимали рамки с мёдом. Так уже через час все пчелиные семьи были полностью уничтожены.
Но это было ещё пол беды…. Без пчёл можно было прожить….
А вот уже на другой день к дому подъехала машина с незнакомым доселе офицером и тремя солдатами. Офицер сказал деду, что он должен предъявить ему всех животных и кур в хозяйстве и имеющиеся в погребе съестные припасы. Дед повёл их к погребу. Офицер, увидев там кучу картошки – объявил деду,- восемь мешков оставляешь себе, а остальное сдашь прямо сейчас! И отправил солдат в грузовик за мешками. Дед сказал, что его семье с этими восьмью мешками и двух месяцев не прожить, а чем дальше питаться…. Но офицер его тут же поправил,- нет, ты не понял меня,- сказал он,- эту картошку мы оставляем вам не для того, что бы вы её ели, но с той лишь целью, что бы ты веной посадил её на поле под будущий урожай, это только на семена. А если не посадишь весной поле и не сдашь осенью продналог – пойдёшь под суд как враг народа. - А как же нам жить? – спросил дед офицера. - При немцах не подохли и дальше выживите,- резко ответил деду офицер. Как будто это не такие как он в 41 драпали впереди своих подразделений, бросая своих же соотечественников на произвол вражеских оккупантов. Вывезли тогда не только картошку, но и львиную долю остальных продуктов. Курей и корову, Истины раде, они не отобрали, но пересчитав курей – тут же объявляли число яиц, а так же литры молока, которые нужно было сдавать,- молоко каждый день, а яйца – раз в неделю.
И попробовал бы кто не сдать установленную норму…. Показные суды не церемонились и были скоры на расправу. (но это тема совсем другого повествования…)

Вот и дождались освободителей… – с горечью вспоминал дед, - вот когда отведали что такое лепёшки из мякины и ташнотики из оставшейся в полях загнившей и мёрзлой картошки поджаренные на солидоле,- кое-как ту зиму пережили.

Вот такова она, спрятанная за семь замков, горькая и колючая Правда-матка….

Владимир РОДЧЕНКОВ.
22/01 – 2013 г.

На фото: Я возле ДОТа второй Мировой войны.

Текущая страница: 1 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]

Шрифт:

100% +

Борис Ковалев
Повседневная жизнь населения России в период нацистской оккупации

Своим учителям: Н. Д. Козлову, Г. Л. Соболеву, Т. Е. Новицкой, А. Я. Лейкину, – посвящает автор эту книгу

Введение

Человек в оккупации. Кто он? Мужчина или женщина, старик или ребенок – что у них общего? Не покидая родного дома, они все оказались в чужом мире. В этом мире другой язык и законы. В нем не живут, а выживают. Эта книга именно об этом.

Конечно, подвиг выделяет человека из обыденности. Люди его совершившие, стоят выше других. Говорить и писать о них, в общем-то, легко. За последние десятилетия написано огромное количество книг о героях антигитлеровского сопротивления и партизанах. В них есть и правда и мифы. И уже нужно приложить немало усилий, чтобы отделить одно от другого.

Можно писать так же и о предательстве, о сотрудничестве с врагом, о коллаборационизме. Причин этого сотрудничества можно найти много. Кто-то люто ненавидел советскую власть и мечтал «отплатить большевикам».

Были люди, которые мечтали всегда быть «наверху». И необязательно, какой в стране режим: красный или коричневый, коммунистический или демократический. «Власть ради власти» – вот к чему они стремились и поэтому готовы были служить любому режиму.

Многие аспекты участия граждан СССР в войне на стороне нацистской Германии советской стороной замалчивались. Для начального периода войны это было вполне объяснимо: нельзя было подрывать боевой дух советских людей. Так, газета «Пролетарская правда» 19 июля 1941 года писала: «При помощи угроз, шантажа и “пятой колонны”, при помощи продажных холопов, готовых за тридцать сребреников предать свою нацию, Гитлер смог осуществить свои гнусные намерения в Болгарии, Хорватии, Словакии… Даже в Польше, в Югославии и Греции… внутренние противоречия между нациями и классами и многочисленные измены как на фронте, так и в тылу ослабили силу сопротивления оккупантам. Но грабительские козни Гитлера неминуемо будут разбиты в прах теперь, когда он вероломно напал на СССР, могучую страну, вооруженную… несокрушимой дружбой народов, непоколебимым морально-политическим единством народа…». Ей вторил известный писатель и публицист Илья Эренбург: «Эта война – не гражданская война. Это отечественная война. Это война за Россию. Нет ни одного русского против нас. Нет ни одного русского, который стоял бы за немцев»1
Эренбург И. Г. Война. М., 2004. С. 131.

В словаре иностранных слов понятие «коллаборационист» объясняется следующим образом: «(от французского – collaboration – сотрудничество) – изменник, предатель родины, лицо, сотрудничавшее с немецкими захватчиками в оккупированных ими странах в годы Второй мировой войны (1939–1945)»2
Современный словарь иностранных слов. М., 1993. С. 287.

Но уже в годы Первой мировой войны этот термин стал приобретать подобную трактовку и употреблялся отдельно от слова «сотрудничество», обозначая только предательство и измену. Никакая армия, действующая в качестве оккупантов какой-либо страны, не может обойтись без сотрудничества с властями и населением этой страны. Без такого сотрудничества оккупационная система не может быть дееспособной. Она нуждается в переводчиках, в специалистах-администраторах, хозяйственниках, знатоках политического строя, местных обычаях и т. д. Комплекс взаимоотношений между ними и составляет сущность коллаборационизма.

В нашей стране термин «коллаборационизм» для обозначения людей, сотрудничавших в различных формах с нацистским оккупационным режимом, стал употребляться лишь в последнее время. В советской исторической науке обычно использовались слова «предатель», «изменник родины», «пособник».

Степень ответственности людей, которые в той или иной форме сотрудничали с оккупантами, безусловно, была разной. Это признавало руководство советским сопротивлением еще в начальный период войны. Среди старост и прочих представителей «новой русской администрации» были люди, занявшие эти посты по принуждению, по просьбам своих односельчан и по заданию советских спецслужб.

Однако вряд ли можно называть изменой размещение на постой солдат противника, оказание для них каких-либо мелких услуг (штопка белья, стирка и т. д.). Трудно обвинить в чем-либо людей, которые под дулами вражеских автоматов занимались расчисткой, ремонтом и охраной железных и шоссейных дорог.

В талантливом фильме Леонида Быкова «Аты-баты, шли солдаты…» один из героев, рядовой Глебов, говорит лейтенанту о том, что во время оккупации он пахал. Между ними происходит следующий диалог:

– На немцев, значит, трудились?

– Да, у немцев пайки получали.

– Странно, странно. И много там у вас пахарей таких было?

– Да было уж…

Для вчерашнего советского школьника лейтенанта Суслина это почти преступление. Но Глебов, рассказывая об этом, не боится: «Вы под немцами не были. А я был. И не просто был. Я пахал под ними. Я злой и мне ничего не страшно».

Пережив оккупацию, они вступали в Красную армию, помогали своим трудом добивать нацизм. Потом эти люди вынуждены были писать в анкетах: «Да, я был на оккупированной территории».

Вторая мировая война была трагическим испытанием для многих миллионов людей. Смерть и разрушения, голод и нужда стали элементами повседневной жизни. Особенно тяжело переживалось все это на захваченных врагом территориях.

Любой человек хочет жить. Любой человек хочет, чтобы жили его родные и близкие. Но существовать можно по-разному. Есть определенная свобода выбора: можно стать участником движения сопротивления, а кто-то предложит свои услуги иноземному захватчику.

В условиях оккупации западных районов нашей страны деятельность людей, взявших в свои руки оружие или предложивших оккупантам свой интеллектуальный потенциал, должна быть охарактеризована как измена Родине, как в уголовно-правовом, так и в нравственном смысле этого понятия.

Однако, осуждая тех лиц, кто реально сотрудничал с врагом, мы должны со всей осознавать всю сложность положения миллионов наших сограждан, оказавшихся на захваченной территории. Ведь здесь было все: и шок от молниеносного наступления гитлеровских войск, изощренность и качество нацистской пропаганды, память о советских репрессиях предвоенного десятилетия. Кроме этого, оккупационная политика Германии по отношению к населению России была, в первую очередь, политикой «кнута», а сама территория рассматривалась как аграрно-сырьевая база для нужд рейха.

В этой книге автор попытался показать стороны повседневной жизни людей в условиях нацистской оккупации. Кто-то смог ее пережить, а кто-то нет. Кто-то уходил в леса с оружием в руках или помогал партизанам, помогал не за страх, а за совесть, а кто-то сотрудничал с гитлеровцами. Но, несмотря ни на что, в этой войне мы победили.

Глава первая. От Рейна до Енисея…

Планы руководства Третьего рейха относительно будущего России. «Союзное население». Новая русская администрация. Бургомистры и старосты

В тысячелетней истории нашего отечества события Великой Отечественной войны стали для него одними из наиболее суровых испытаний. Перед народами, населяющими страну, реально встала угроза не только лишения государственности, но и полного физического уничтожения.

Победу, за которую пришлось заплатить миллионами человеческих жизней, удалось завоевать только благодаря нерушимому союзу всех наций и народностей СССР. В ходе боевых действий большую роль играли не только военная техника и талант полководцев, но и патриотизм, интернационализм, честь и достоинство каждого человека.

В борьбе с нацистской Германией Советскому Союзу противостояло одно из самых милитаризованных государств, руководители которого стремились к мировому господству. От исхода этой схватки зависели судьбы многих народов и стран. Решался вопрос: идти им по пути социального прогресса или быть на долгое время порабощёнными, отброшенными назад, к мрачным временам мракобесия и тирании.

Нацистское руководство рассчитывало на то, что им удастся легко внести раскол в советское общество из-за событий предвоенных лет: насильственной коллективизации, необоснованных массовых репрессий, конфликту государства с церковью. Их планам не суждено было сбыться.

В победе, одержанной Советским Союзом над гитлеровскими захватчиками в Великой Отечественной войне, важную роль сыграло подлинное единение всего народа, находящегося на фронте, в тылу и на территории, временно занятой захватчиками.

Агрессия и террор всегда идут рядом. Они неизбежные спутники. Армия нацистского Третьего рейха, завоевывая для германского населения «жизненное пространство» на Востоке, несла смерть и разрушения. Во Второй мировой войне, жестокой и кровопролитной, Советский Союз понес самые тяжелые потери. В огне войны погибло 27 миллионов советских людей, гитлеровцы превратили в руины около 1700 советских городов и поселков, 70 тысяч деревень и сел, лишили крова около 25 миллионов советских граждан.

С первых же шагов на временно оккупированной территории завоеватели показали себя не только убийцами, грабителями и не знающими пощады террористами, но и изощренными демагогами.

Еще 15 мая 1940 года Г. Гиммлер составил и представил А. Гитлеру меморандум под названием «Некоторые мысли по поводу обращения с инородцами на Востоке». Был создан специальный институт «континентально-европейской политики». А. Розенбергу поручалось в будущем управление континентом, насчитывающим около 180 миллионов человек.

Важная роль в планах агрессии и колонизации захватываемых вермахтом территорий отводилась карательным органам, и в первую очередь СС. Их руководители Гейдрих и Гиммлер активно участвовали в разработке этих планов и осуществлении экспансии. Важнейшей целью будущего похода на Восток объявлялась его немецкая колонизация.

Высшим органом Третьего рейха по управлению захваченной советской территорией являлось Министерство по делам оккупированных областей на Востоке (Восточное министерство), учрежденное указом Гитлера 18 ноября 1941 года. Во главе министерства стоял бывший подданный Российской империи, один из ветеранов нацистского движения Альфред Розенберг, его заместителем и постоянным представителем на оккупированной территории являлся Альфред Мейер.

На совещании в штаб-квартире 16 июля 1941 года Гитлер следующим образом обосновал необходимость нового административно-территориального деления на оккупированной советской территории: «Теперь перед нами стоит задача разрезать территорию этого громадного пирога так, как это нам нужно, с тем, чтобы суметь, во-первых, господствовать над ней, во-вторых, управлять ею, в-третьих, эксплуатировать ее»3
Нюрнбергский процесс. Т. 7. М., 1961. С. 122.

Заигрывание со славянами, осуществление на практике пропагандистского лозунга «создание новой России – государства, свободного от большевиков» в условиях успешного осуществления плана молниеносной войны казалось руководству Третьего рейха не только непозволительной роскошью, но и ошибкой. Но подготовленные кадры из числа эмигрантов затем стали активно использоваться в пропагандистских службах, полиции, в спецслужбах и в различных подразделениях коллаборационистской «новой русской администрации» на второстепенных постах.

19 октября 1941 года обер-квартирмейстер при командовании 16-й армии вермахта выпустил циркулярное письмо «О списке гражданских лиц, настроенных лояльно к Германии». В нем говорилось, что «новое политическое деление русского населения наталкивается на этой стадии оккупации на особенные трудности. На политических основаниях в новом строительстве не могут быть использованы ни эмигранты, ни их потомки, несмотря на их однозначно антибольшевистские настроения»4
Война Германии против Советского Союза 1941–1945. Берлин, 1994. C. 83.

Изменившееся отношение нацистов к антибольшевистской эмиграции объясняется во многом рекомендациями, которые исходили от ведомства Геббельса. Советская пропаганда в начале войны заявляла о стремлении гитлеровцев вернуть в Россию «помещиков и капиталистов, сбежавших после революции на Запад». Ставка на антисоветские элементы из числа граждан СССР должна была показать русскому населению обратное. Также оккупанты отлично понимали, что люди, почти двадцать лет прожившие за границей и не знающие реалий советского общества, вряд ли смогут стать их действенными помощниками.

Оккупационные власти применяли дифференцированный подход к населению (не в последнюю очередь по критерию «расовой полноценности»): определенная часть привлекалась к сотрудничеству. Все это было направлено на достижение единственной цели – установление в России долговременного господства Германии.

25 января 1942 года Альфред Розенберг дал интервью газете «Кракауэр цайтунг», в котором шла речь «о будущем Восточных земель».

Имперский министр высказал в этой беседе свои мысли о современном и будущем положении европейского Востока и, в первую очередь, Имперского комиссариата Восточных земель. По его мнению, союз СССР, Великобритании и США в случае победы над Германией привел бы народы Европы к прямому физическому уничтожению, упадку культуры и установлению кровавого режима5
Речь. 1942. 25 февраля.

Следовательно, как писала пронацистская пресса, все жители «Новой Европы» должны объединяться в борьбе с «англо-американо-советской опасностью».

Но что касается будущего России (причем, это слово ни разу в его интервью не прозвучало), Розенберг отделался весьма расплывчатым заявлением: «До окончания военных действий невозможно окончательно установить политическую форму. Тут играют роль различные факторы, которые должны быть приняты во внимание: история отдельных областей, традиции различных обществ, образ поведения краёв и народов, которые находятся ныне под германским управлением, а также множество других моментов. Наша задача, а тем более задача всех других состоит только в том, чтобы упорным трудом примениться к общему положению, мобилизовать всевозможные силы, чтобы обеспечить защиту Восточных областей, а германским вооружённым силам доставить всё необходимое. Готовность к честной работе и результаты её будут решающим моментом в подготовке будущего правопорядка».

Территория Советского Союза, захваченная вермахтом, подчинялась как военной (оперативная область), так и гражданской (области гражданского управления) администрации. Особые права получили уполномоченный по четырехлетнему плану Герман Геринг и рейхсфюрер СС, начальник немецкой полиции Генрих Гиммлер. Руководство экономикой в оккупированных областях осуществлялось штабом по управлению экономикой Ост. Службы СС и полиции не ограничивались выполнением своих непосредственных функций, их влияние на захваченных территориях в ходе войны постоянно возрастало6
Война Германии против Советского Союза 1941–1945. C. 80.

Во главе военной администрации стоял генеральный квартирмейстер верховного командования сухопутных войск. Общая ответственность за гражданское управление возлагалась на Имперское министерство по делам оккупированных Восточных областей.

Занятые немецкими войсками советские районы указом Гитлера от 17 июля 1941 года были разделены на рейхскомиссариаты, генеральные округа, области и округа, районы (уезды), во главе которых были поставлены рейхскомиссары, генеральные комиссары, гебитскомиссары и районные комиссары.

Имперский комиссариат «Московия» особенно беспокоил гитлеровцев. Он должен был, по их расчетам, состоять из семи генеральных комиссариатов: в Москве, Туле, Горьком, Казани, Уфе, Свердловске и Кирове. Для того чтобы «Московия» занимала как можно меньшую территорию, ряд областей с русским населением гитлеровцы собирались присоединить к соседним комиссариатам. Так, к «Остланду» (т. е. к Прибалтике), должны были относиться Новгород и Смоленск; к комиссариату «Украина» – Брянск, Курск, Воронеж, Краснодар, Ставрополь и Астрахань.

Захватчики хотели, чтобы исчезло само понятие «Россия». Гитлер неоднократно заявлял, что слова «Россия», «русский», «русское» необходимо навсегда уничтожить и запретить их употребление, заменив терминами «Московия», «московское»7
Цит. по: Загорулько М. М., Юденков А. Ф. Крах плана «Ольденбург». М., 1980. С. 119.

По мере наступления германских вооруженных сил в 1941 году вся оккупированная территория России была разделена немецкими властями на три зоны.

В первой, так называемой «эвакуированной зоне», глубиною в 30–50 км, непосредственно примыкавшей к району боевых действий, административный режим был наиболее строг и жесток. Все мирное население из этих районов принудительно отселялось в немецкий тыл. Переселенцы размещались в домах местных жителей или в лагерях, в нежилых помещениях, свинарниках, сараях. Питания в большинстве случаев они никакого не получали или получали самый минимум. Так, в Чудовском лагере Ленинградской области в 1942 году переселенцам давали только один раз в сутки жидкую баланду. Из-за голода и болезней в лагерях была очень большая смертность.

Из второй зоны жители не выселялись, но появление вне своих домов им разрешалось только в светлое время суток. Выход в поле по хозяйственным надобностям допускался лишь под конвоем немецких солдат. Такие зоны оккупанты часто создавали в районах активных действий партизанских отрядов и соединений.

В третьей зоне сохранялся общий режим, установленный нацистами на оккупированной территории.

Начиная с первых дней боевых действий, в прифронтовой полосе административные функции выполнялись непосредственно германскими военными комендатурами при помощи коллаборационистов: сельских старост и волостных старшин.

В тыловых районах создавались более усовершенствованные и разветвленные административные учреждения, но не объединенные, однако, в единую систему. Даже в условиях оккупации западных областей России нацисты не хотели создавать на этой территории какое-либо подобие государства-сателлита.

Но при этом, стремясь максимально подчинить себе население, нацисты создавали органы так называемой «новой русской администрации», к работе в которой они привлекали лиц, готовых сотрудничать с ними. Немецко-фашистские захватчики отлично осознавали, что только при действенной работе органов местного самоуправления можно успешно использовать потенциал оккупированных территорий.

С лета – осени 1941 года на оккупированных территориях России начался процесс создания пронацистских структур управления. Уже в первые недели оккупации немцы в обязательном порядке организовывали «съезды волостных и уездных бургомистров». На них проверялась укомплектованность органов «новой русской администрации». Официально в средствах массовой информации объявлялось, что целью подобных совещаний является «выработка порядка регулярного снабжения населения продуктами питания, топливом, организация судебной и административной власти, работа школ, больниц, ветеринарного и пожарного дела»8
ГАОО. Ф. Р-159. Оп. 1. Д. 8. Л. 23.

На практике же присутствующие на этих собраниях немецкие офицеры ориентировали, в первую очередь, «новых хозяев русских городов и деревень» на активное содействие в сборе продовольствия для германской армии и борьбу с силами советского сопротивления.

Наибольшее доверие оккупанты испытывали к людям, репрессированным при советской власти. Чекистские группы, действовавшие зимой 1941–1942 годов на территории Ленинградской области, докладывали в Центр о следующем: «Старосты подбираются из антисоветского элемента: бывших купцов, лиц духовного звания, предателей из числа финнов и эстонцев.

В городе Любань старостами назначены:

1. Словцов М. А. – бывший певчий клироса (староста города).

3. Егоров В. Н. – состоял в церковной двадцатке.

В деревнях Красногвардейского района старостами стали бывший торговец, бывший белогвардеец, эстонец, финн»9
Материалы архивной группы Академии ФСБ РФ «Органы государственной безопасно-сти СССР в Великой Отечественной войне». Коллекция документов.

Параллельно с этим в ряде районов (в первую очередь, на Псковщине, Новгородчине и Брянщине) силами партизан и подпольщиков в конце 1941 года удалось восстановить и сохранить органы советской власти.

Наиболее крупной территориальной единицей, созданной оккупантами, являлся административный округ. Так, были организованы Орловский и Брянский округа. Аналогичное значение имел и Псковский уезд. В Орле, Брянске, Новгороде и Смоленске существовали городские управы, а в Пскове – уездная управа. Эти учреждения подчинялись местным германским военным комендатурам. Управы действовали под руководством «городского головы», или «обербургомистра». Иногда оккупантами организовывались «выборы главами хозяйств» бургомистров (обычно из нескольких кандидатов, которые могли доказать, что будут верно служить «новому порядку»), но гораздо чаще их просто назначали немецкие власти.

Начальник окружного управления непосредственно подчинялся представителю немецкого командования и получал от него указания, приказы и распоряжения. Он обязывался сообщать нацистам о настроении и положении населения. На проведение любых окружных и городских мероприятий им должно было быть получено разрешение немецких властей. Этот чиновник являлся административным начальником всех подчинённых ему районных бургомистров и старост. Аппарат окружного управления делился на 9 отделов. Главным отделом считался общий. Он ведал вопросами суда, нотариата, подданства, загса, снабжения населения продуктами питания. К функции полицейского отдела относились организация полиции и её структура, противопожарная охрана и охрана зрелищных предприятий, адресно-паспортный стол, контроль за собраниями граждан. Третий отдел ведал финансами и налогами, их сбором и начислением. Остальные подразделения считались второстепенными. Реальной власти они не имели, и работа в них велась в основном на бумаге. К ним относились отделы, имевшие названия: «Воспитание, культура, культ», «Здравоохранение, ветеринарное состояние», «Шоссейное, мостовое и дорожное строительство», «Промышленность и торговля», «Сельское хозяйство», «Лесное и дровяное хозяйство»10
ГАОО. Ф. Р-159. Оп. 1. Д. 8. Л. 19–20 об.

В административном отношении крупные города делились на районы, как правило, в старых границах. В каждом городском районе создавались районные управы со старшинами во главе. В районных управах имелись следующие отделы: а) административный, б) жилищный, в) технический, г) финансовый.

Начальники отделов городской управы подбирались городским головой и с его характеристикой представлялись на утверждение германскому военному коменданту. В большинстве своем это были люди, в большей или меньшей степени обиженные советской властью. Например, Новгородским бургомистром стал историк Василий Пономарев, репрессированный в начале 30-х годов. Но были и люди, которые занимали определенное положение и при советской власти. Так, городским головой города Феодосии стал бывший активный член ВКП (б) Грузинов.

Инициатива создания местной русской администрации обычно исходила от немецко-фашистских военных комендатур, которые крайне нуждались в институте гражданской власти. Именно с этой целью в городах создавались управы. Они находились в непосредственном ведении нацистских военных властей. Однако были и исключения: в Феодосии органы местного самоуправления создала так называемая «инициативная группа» бывших работников горсовета11
АУФСБКО. Д. 437. Л. 158.

Но в любом случае все чиновники в обязательном порядке утверждались немецкими комендантами. В аппарате городского управления могло работать от 20 до 60 человек. В городах и деревнях представители коллаборационистской администрации занимали лучшие дома (естественно, из тех, где не обосновались какие-либо германские учреждения). Так, во Пскове управа находилась в непострадавшем от бомбардировок двухэтажном особняке в центре города. В нем было 30 просторных кабинетов для чиновников, а также поликлиника, зубоврачебный кабинет, столовая, склад, мастерская и хозяйственные кладовые12
За Родину. 1943. 28 марта.

Достаточно типичной для оккупированной территории России была история создания и функционирования Новгородской городской управы. На ее примере можно рассмотреть не только основные направления деятельности этого административного органа, но и дать объективную характеристику людям, там работавшим.

В августе 1941 года Новгород подвергся ожесточенной бомбардировке люфтваффе. Жители пытались спастись от фашистских бомб в подвалах своих домов или в пригородах – Колмово и Панковке. Последние практически не пострадали, чего нельзя сказать о центре. Получил повреждения и древний Софийский собор, построенный в 1050 году. Командованию Красной Армии не удалось организовать сколь-нибудь серьезной обороны города, и 19 августа 1941 года советские части отошли за реку Малый Волховец. Линия фронта стабилизировалась в двух километрах от города. Она была неизменной до января 1944 года. На Торговой стороне, непосредственно примыкавшей к линии фронта, находились только немецкие военнослужащие. На Софийской стороне, располагавшейся на другом берегу реки Волхов, продолжало жить местное население.

Первой в занятом немцами городе была создана городская управа. Ее организаторами в августе 1941 года явились Борис Андреевич Филистинский, Василий Сергеевич Пономарёв, Александр Николаевич Егунов и Фёдор Иванович Морозов. Все они в 30-х годах подвергались различным репрессиям со стороны советской власти13
За Родину. 1943. 28 марта.

Собравшись на квартире Филистинского, они узнали от хозяина, что по поводу создания «русской администрации» им получено предварительное согласие, так как он с немцами уже говорил и те поручили подобрать ему надёжных людей, желающих помогать новым властям. Для них была организована встреча с немецким военным комендантом Новгорода (офицер в чине майора), тот расспросил пришедших об их биографиях, времени проживания в Новгороде, наличии образования и о репрессиях против них со стороны советской власти.

Немецкий комендант приказал наладить порядок в городском хозяйстве и назначил городским головой Пономарёва, так как он был единственным из пришедших жителем Новгорода. Остальные обязанности члены вновь созданной управы распределили сами между собой. Перед уходом от немецкого коменданта все члены образованной городской управы получили специальные удостоверения на русском и немецком языках, где говорилось, что «предъявитель сего является русским администратором, утверждённым немецкой властью, и все обязаны оказывать ему содействие».

В первые недели существования Новгородской городской управы Пономарев и его помощники занялись подбором и наймом служащих, самостоятельно изыскивали средства для их содержания. Эта проблема была решена путём установления квартплаты и открытия столовой14
Там же. Л. 86.

С осени 1941 года были введены новые налоги – подоходный, с двора и за содержание домашних животных. Так, например, каждый владелец коровы должен был сдать в месяц 30 литров молока.

Располагалась управа в бывшем железнодорожном клубе им. В. И. Ленина. В конце 1941 года, накануне первой немецкой эвакуации, она перебралась в подвальные помещения, так как город подвергался сильным обстрелам и бомбежкам советских войск15
Там же. Л. 220.

Каждое утро городской голова был обязан приходить к немецкому коменданту с докладом о всех городских делах, о настроениях среди населения. Полученные от немецких властей распоряжения затем доводились Пономаревым до остальных членов управы.

Бургомистором Новгорода Пономарев пробыл до октября 1941 года. Можно предположить, что в условиях стабилизации линии фронта оккупанты решили с большей пользой для себя использовать его знания – профессионального историка и музейного работника.

В ноябре 1941 года бургомистром стал Федор Иванович Морозов. Практически весь первый состав управы был уволен. Новый руководитель формировал свою «команду» по принципу личной преданности ему. Оставшиеся не у дел коллаборационисты, недовольные своей отставкой, написали на имя немецкого военного коменданта заявление, в котором они обвиняли Морозова и его окружение в злоупотреблении служебным положением, незаконном обогащении и разложении в быту.

После этого «сигнала» все зачинщики, пять человек, были вызваны к коменданту. Последний, вначале поругав их за склоку, согласился вновь принять на работу кого-либо из бывшего состава управы для негласного контроля за Морозовым и его окружением. Эти функции были возложены на А. Н. Егунова, который совмещал их с руководством отделом народного образования.

Примерно дней через десять после этого, 17 декабря 1941 года, Морозова убил испанский солдат. Произошло это при следующих обстоятельствах. В городской управе была организована выдача молока служащим управы, детям и беременным женщинам – по литру на человека. За молоком стали приходить и испанские солдаты, но так как его было мало, отпускалось оно им с большим неудовольствием. На почве этого случались частые недоразумения. В один из дней, когда испанские солдаты вновь пришли за молоком, Морозов находился в нетрезвом состоянии. Недовольный тем, что из-за испанцев сотрудникам управы остается мало молока, бургомистр начал с ними скандалить. Морозов кричал по-русски, а испанцы – на своем родном языке. В ходе этой перепалки бургомистр стал толкаться и спустил солдата «Голубой дивизии» с лестницы. Оскорбленный испанец выхватил пистолет и двумя выстрелами убил Морозова16
Там же. Л. 60–60 об.

Третьим бургомистром Новгорода стал Дионисий Джиованни, бывший директор опытной станции в Болотной, по национальности итальянец. На этой должности он пробыл до апреля 1943 года. Джиованни, как и Пономарев, подписывался под документами как «профессор»17
Там же. Д. 42015. Л. 32.

Новгородская городская управа с декабря 1941 года располагалась на станции Болотной и стала называться Новгородской районной управой. Большинство жителей Новгорода тогда же были эвакуированы из города, так как ожидалось наступление Красной Армии. Летом 1942 года часть горожан вернулась. Немцы не препятствовали возвращению тех, чьи дома находились на Софийской стороне.

Последним бургомистром Новгорода стал Николай Павлович Иванов. За свою работу от немецкого командования он получал 68 марок и рабочий паек. Согласно инструкции, полученной им от немцев, он был обязан: взять под жесткий контроль все население города; по приказам немецкой комендатуры выгонять население на работы для германской армии и произвести паспортизацию всего взрослого населения города18
Там же. Д. 1/7188. Л. 12.

Летом 1943 года все новгородцы получили немецкие паспорта. Одной из первоочередных задач, поставленных оккупантами перед городской управой, было поддержание в порядке автомобильной дороги Новгород – Ленинград. Были составлены списки жителей, которые постоянно направлялись на дорожные работы. Люди разбивались на бригады, и бригадиры отчитывались о проделанной работе непосредственно перед немцами. Тех же, кто уклонялся от работ, бургомистр имел право отводить в комендатуру и сажать под арест.

При Иванове все население города в ноябре 1943 года было выселено за линию немецкой обороны «Пантера» – в Прибалтику. Н. П. Иванов оказался единственным из бургомистров Новгорода, кого удалось привлечь к уголовной ответственности. В августе 1945 года он был арестован советскими органами государственной безопасности и осужден на десять лет лагерей19
Там же. Л. 181.

Труд и изучение Закона Божьего, Объединённая Европа как основная тема в обществоведении, платное образование, талантливая молодёжь едет учиться в Европу - во время Великой Отечественной немцы насаждали в школах на оккупированных русских территориях новую образовательную систему. Сегодня российская школьная система уже почти выглядит также, как при немцах.

Даже образованные россияне до сих пор пребывают в плену иллюзий относительно устройства жизни на оккупированных территориях СССР в 1941-44 годах. Блог Толкователя уже развенчивал множество мифов на эту тему - к примеру, о пресловутом «плане Ост» (который не был официальным и представлял из себя набросок документа) или о будущем новых государственных образований (Казацкая республика, Грузия и т.п.).

Почти полное забвение этого исторического периода понятно: в разрез с официальной пропагандой идут факты массового коллаборационизма советских граждан, появление зачатков гражданского и европейского общества на оккупированных территориях (Локотская республика, старообрядческая республика Зуева, советская республика Россоно и др.) и даже независимых государств (Белорусская народная республика в 1944 году) - см. эти и другие факты в сносках внизу.

Только что вышедшая книга И.Г.Ермолова «Под знамёнами Гитлера (советские граждане в союзе с нацистами на оккупированных территориях РСФСР в 19141-44 годах)», изд-во «Вече», 2013, показывает много интересных фактов построения новой жизни при немцах. Сегодня мы приведём из этой книги рассказ о том, как на оккупированных территориях (подчеркнём, речь идёт только о русских территориях) функционировала образовательная система.

Немцы озаботились созданием образовательными программами на оккупированных территориях только к концу 1941 года, когда стало ясно, что блицкриг против СССР не удался. Так, главный квартирмейстер группы армий «Север» в служебной записке пишет: «Поскольку трудовая повинность наступает только с 14-летнего возраста, молодые люди в городах в возрасте 12-14 лет практически предоставлены самими себе, бездельничают, спекулируют и убивают время другими способами. Такое состояние является совершенно недопустимым. Оно позволяет русским говорить о разрушительной системе немцев в области культуры, что способно создать угрозу общественному порядку».

При создании органов местного самоуправления в их структуру обязательно включался отдел просвещения. В программу начального образования включалось не более семи предметов: русский язык (его частью являлись также пение и рисование), немецкий язык, арифметика, география, естествознание, рукоделие (для девочек) и труд (для мальчиков), физкультура. Почасовой объём обучения составлял 18 часов в неделю для учащихся 1 класса, 21 час - для 2 класса, 24 часа - для 3 класса, 26 часов - для 4 класса.

Особое внимание уделялось изучению немецкого языка. После окончания 4 класса учащийся должен был «уметь изъясняться по-немецки в повседневной жизни». На уроках пения позволялось петь только русские народные песни и церковные песни.

Немцы дали право частичной автономии регионам во введении того или иного предмета в школьную программу. К примеру, изначально Закон Божий не фигурировал в списке 7 обязательных предметов, но постепенно местное самоуправление само (т.е. без нажима немцев) стало его включать в программу. К примеру, к концу 1942 года из 4-х школ Брянска изучение Закона Божьего велось в 3-х школах (причём в двух школах учителями были женщины). В школах Смоленска этот предмет был введён только в мае 1943 года по настоянию родительских комитетов.

Вторым по значимости предметом, после немецкого, шла история. «Единого учебника истории» при оккупации не было, а потому немцы составили методички для учителей по этому предмету. В них предлагалось особое внимание уделять «на положительные стороны европейской ориентации России» (немецких царей, союзы с Германией и другими странами против Наполеона и т.п.). Положительно оценивалось переселение немецких колонистов в Россию, освобождение крестьян от рабства в 1861 году, роль христианства в очеловечении русских. Зато не жалелось чёрной краски в отношении евреев и марксистов (хотя не марксистские социалистические движения в России - народников, эсеров и даже иногда троцкистов - определялись немцами как положительные).

Один-два, а иногда и три урока во внеклассное время отводилось в школах на политзанятия. Их читали те же бывшие советские учителя по методичкам, в основном составленным белоэмигрантами под присмотром немцев. Основные темы занятий были таковы. «Германия - освободительница русской земли от большевистского ига», «Путь России в Объединённую Европу», «Биография Адольфа Гитлера», «Расы и расовая теория».

В методичках объяснялись основные принципы воспитательной работы с учениками: «Следить и требовать от учеников вежливого отношения к учителям и родителям, ко всем старшим, особенно к германскому командованию»; «Научиться молиться Богу путём активного участия на утренних линейках»; «По четвергам - учить благоговейно относиться к иконам»; «В ежедневной работе в классе подчёркивать разницу в зажиточной, культурной и счастливой жизни рабочих и крестьян в новой Европе и закрепощение их в советской России. Прививать любовь к труду, особенно ремесленному и крестьянскому, указывая, что в Германии работа крестьянина почётна».

В учебниках шло идеологическое изъятие многих слов, которые отныне больше не могли фигурировать и в официальных документах. Так, колхоз стал называться деревней, товарищ - гражданином, СССР - Россией, советский человек - русским. Методологи, занимавшиеся этим, были набраны в основном из белых эмигрантов. К началу 1943 года появились и первые «европейские» учебники, изданные в Риге - но их хватило только для северных областей России (Новгородской, Псковской и Ленинградской).

Вопреки советской пропаганде (да и российской сегодня), которая заявляла, что «оккупантам не нужны были образованные славяне», дело обстояло противоположным образом - немцы очень большое внимание уделяли школам, так как считали их в первую очередь идеологическими учреждениями, готовящими из бывших советских людей «нового человека».

Достаточно упомянуть, что учителя были первой по численности группой среди всех трудящихся на оккупированных территориях. К примеру, в Печепском районе Орловской области числилось 2498 рабочих и служащих, из них учителя составляли 216 человек, или 8,6% от общего числа трудящихся. Эта цифра (учителя - 7-10% от числа занятых) была примерно одинаковой на всех русских оккупированных территориях.

Зарплаты у учителей были небольшие, но имелись льготы. Так, учителя в Брянске получали 400 рублей в месяц плюс 200 граммов хлеба в день и ещё 100 граммов на иждивенца в семье. В месяц ещё выдавали 100 граммов соли и 200 граммов маргарина. Раз в месяц - бесплатно кубометр дров. Предусматривались всякого рода надбавки: за проверку тетрадей - 10 рублей, за классное руководство - 30 рублей, директорам школ 15% от ставки, за знание немецкого языка - 50 рублей. Для учителей с 25-летним стажем предусматривалась 50-процентная надбавка. Существовали разного рода профессиональные соревнования - так, в 1942 году из Локотской русской республики 10 учителей были премированы двухнедельной турпоездкой в Берлин и Вену.

Учителей, как самых тогда уважаемых людей, немцы и русские служащие использовали на различного рода агитационных и просветительских акциях: они читали населению политинформацию, отвечали за организацию демонстраций и праздников. За всё это были тоже надбавки, и в итоге у большинства набегало до 700-800 рублей в месяц - а это уже было больше, чем начальников полицейских отрядов (600 рублей).

Охват школьников был практически 100-процентный (и это тоже идёт в разрез с агитационным советским мифом, что немцы не хотели учить покорённые славянские народы). Более того, за непосещение ребёнком школы родителей штрафовали. В Калининской области штраф был 100 рублей, в Локотском округе 500 рублей. При повторных пропусках ребёнка один из его родителей мог и вовсе угодить в тюрьму на 1 месяц. Школьников-прогульщиков полиция доставляла в школы принудительно.

Школьное образование было платным. За одного ребёнка приходилось платить 60 рублей в месяц, за последующих в семье - по 30 рублей.

Помимо всеобщего школьного образования (обязательного - 4 класса, по желанию - далее 7-классного) немцы приступили к созданию системы профессиональных учебных заведений (аналог ПТУ и техникумов). К примеру, на территории Орловской области в период оккупации действовало 5 таких заведений - Севское педагогическое училище, Унечское ремесленное училище, Севское ремесленное училище, Понуровское ремесленное училище и Училище агрономов. Курс учёбы был рассчитан на три года.

А вот высшее образование немцы посчитали необязательным для русских. Точнее, тут были свои особенности. Аналог вузов было разрешено открыть по совсем небольшому перечню предметов - сельскому хозяйству и инженерным специальностям. К примеру, один из таких вузов был создан на базе Смоленского сельскохозяйственного института. Набор слушателей туда прошёл в ноябре 1942 года.

Немцы полагали, что высшее образование (кроме профессии агронома и нженера) могут получить только те русские, кто получил среднеспециальное образование и при этом в совершенстве владеет немецким языком. Такую молодёжь предполагалось отправлять на учёбу в Германию и Чехию. Естественно, они бы тогда уже считались немецкими интеллигентами и при возвращении на родину собственным примером пропагандировали бы «общеевропейские ценности». За время оккупации эта практику успели применить в основном в отношении украинской молодёжи, из русских областей в 1943 году на учёбу в Германию отправили только около 30 человек. Но в будущем, при гипотетическом победе Германии, эта система была бы отлажена. Были даже известны планы: так, из Псковской области после 1944 года предполагалось отправлять на учёбу у в немецкие вузы 20-30 человек ежегодно.

Какие краткие выводы из всего этого можно вынести? Немцы в целом оставили советскую практику, когда учитель был не только школьным работником, но и мелким чиновником - его использовали для пропаганды, митингов, надзора за неблагонадёжными и т.д. Эта практика жива и в сегодняшней России - учителей почти повсеместно власти используют при проведении выборов (членами УИКов и ТИКов).

Образование было всеобщим, крайне идеологизированным и предполагалось, что его должно хватать для простой работы (в сельском хозяйстве и на заводах, учителями в школах и в мелкой управленческой работе). Особая роль отводилась религиозному образованию. Учёба была платной. В общем, примерно такой же видит систему образования нынешнее, путинское Министерство образования.

Высшая российская интеллигенция на оккупированных территориях предполагалась потомственной - из семей белых эмигрантов. В эту страту могли пробиться и способные русские, но только после учёбы за границей и при фактическом отказе от русскости. Тоже похоже на то, что происходит сегодня в России, только за неимением белой эмиграции высшие управленцы и интеллигенты обязательно должны пройти через учёбу на Западе и через принятие западного мышления и образа жизни.

Дмитрий Каров прибыл на советскую оккупированную территорию в августе 1941 года. На ней он застал озлобленных на Сталина и НКВД людей, большинство из них с лёгкостью соглашались работать на Германию. Также активно бывшие советские люди принялись строить при немцах народный капитализм. Всё это напоминает ельцынскую Россию начала 1990-х.

Каров (Кандауров) Дмитрий Петрович (1902-1961) – офицер Абвера (1941-1944) и ВС КОНР (1945). Покинул Россию в 1919-м. С 1920 года – в Париже. Окончил русскую гимназию, университет. Летом 1940-го уехал по трудоустройству в Германию, работал переводчиком на авиамоторном заводе в Ганновере. В конце 1940 года дал согласие работать в немецких разведорганах до момента создания независимого Российского государства. С началом войны с СССР прикомандирован к отряду морской разведки. С декабря 1941 года – на службе в отделе Ic штаба 18-й армии (группа армий «Север»). В 1950-е сотрудник Института по изучению истории и культуры СССР (Мюнхен).

Составил в 1950 году мемуары «Русские на службе в немецкой разведке и контрразведке», машинописный вариант. Впервые часть мемуаров публикуется в книге «Под немцами» (Энциклопедический отдел ИФИ филологического факультета С.-Петербургского госуниверситета). Блог Толкователя приводит часть этого дневника.

Кингисепп

Отряд ехал в Россию, ближе к фронту. Я был взволнован, думая, что вот сейчас попаду в настоящую Россию, покинутую мной в 1919 году. Мы увидели ров, и капитан Бабель, остановив автомобиль, сказал: «Вот граница, вот ваша Родина» – и посмотрел на меня выжидающе. Позднее он рассказал, как реагировали русские офицеры вермахта. Один, выйдя из машины, стал целовать землю, стоя на коленях. Другой объявил, что будет ночевать в лесу, чтобы слушать русских соловьёв. Третий проявил патриотизм тем, что стал накладывать русскую землю в мешочки, чтобы отослать её в Париж. Я же не обладал характером, способным на такие сцены, и капитан Бабель был мной разочарован.

Мы прибыли в деревню Глинки. По пути нам встретился отряд советской кавалерии. Его сопровождали несколько немецких артиллеристов. Они объяснили мне, что ведут пленных в лагерь. На мой вопрос не опасаются ли они, что кавалеристы убегут, артиллерист ответил мне, что весь отряд сдался добровольно, перебив предварительно своё начальство.

Деревня Глинка была строверской. Я скоро познакомился со всеми бургомистрами района. Все они были пожилые, верующие в Бога. При советской власти все они подвергались преследованиям и сидели в тюрьмах. Всё население боялось, что немцы уйдут и снова придут Советы.

Первым моим агентом стал пожилой крестьянин Семён. Он сказал, что будет работать, так как считает, что коммунистов надо уничтожать всеми возможными способами, но денег за это получать не желает, так как это грех.

Знакомый мне по Риге переводчик создал отряд из советских военнопленных. Он рассказал, что солдаты за Сталина драться не хотят, но боятся немецкого плена. Общей мечтой было, прогнав из России немцев, перебить сталинцев и коммунистов, установить свободу, а главное – уничтожить колхозы.

Агенты все без исключения были добровольцы и могли в любой момент отказаться от работы, причём в этом случае им обеспечивали хорошие места в тылу. Исключение составляли только агенты, получившие задание и не выполнившие его. Таких отправляли в специальные лагеря около Кенигсберга, которые назывались «лагерями для знающих секретные вещи» и в которых с заключёнными очень хорошо обращались: получали они военный паёк, много папирос, в лагере была библиотека; жили заключённые по 3-4 человека в комнате и имели возможность гулять в саду.

Перейдя фронт три раза, можно было уйти на покой в глубокий тыл. В большинстве своём на это соглашались люди от 30 до 40 лет, смелые, но не любившие рисковать жизнью. Но все разведчики ненавидели советский режим.

Характерный пример женщина по кличке Женька. Она командовала отрядом в Красногвардейске (Гатчина). Ей было 26 лет, до войны жила в Ленинграде, работала сексоткой в НКВД и немного занималась проституцией. Через фронт её заслали в начале сентября 1941 года, она сейчас же явилась в комендатуру Северской предложила работать агенткой на немцев. Она объяснила это тем, что жизнь в СССР ей страшно надоела своей серостью и скукой, и она уверена, что своей хорошей работой сумеет заслужить себе доверие, а после окончания войны – обеспеченную жизнь за границей. В 1943-м Женька просила отпустить её со службы, мотивируя просьбу большой усталостью, и отправить жить в Германию. Просьба её была исполнена, и кроме того, она получила крупную денежную награду Женька и сейчас (1950 год) живёт в Германии, имеет хорошо налаженный и приносящий доход магазин дамского белья.

Чудово

В начале апреля 1942 года я приехал в Чудово. В нём жило 10 тысяч гражданского населения. Управлял им выбранный русский бургомистр. Большой жулик и спекулянт, но умный и энергичный человек, он хорошо выполнял свои обязанности, в чём ему помогали 6 выбранных бургомистров, сидевших во главе районов. Имелись в Чудове русская полиция и пожарная команда.

Хуже всего жилось интеллигенции Чудова, ранее служившей в советских учреждениях. Население считало их дармоедами, и никто не хотел им помочь. В большинстве своём интеллигенция была противной и самоуверенной, но настроенная антисоветски. Монархии они не желали, Сталина – тоже. Ленин и нэп – вот что было их идеалом.

Очень хорошо жилось торговцам и ремесленникам. Приходилось удивляться изобретательности, которую они проявляли. Я видел мастерскую дамских платьев. Другие открыли рестораны и чайные дома. Были меховщики, золотых и серебряных дел мастера. Все купцы ненавидели советскую власть и желали только свободы торговли. Советские чины НКВД, с которым я беседовал на допросах, говорили, что после крестьянства Сталина больше всего ненавидели рабочие и что сексотов НКВД нередко убивали на фабриках. Ремесленникам в Чудове жилось прекрасно. Часовщики, сапожники, портные были завалены работой.

Духовенство, жившее в городе, было православное и староверческое. Начётчики староверов пользовались всеобщим уважением и были начитанными и справедливыми людьми. Православных же священников население особым уважением не отличало. На меня они тоже впечатления не произвели. Завербованные моими агентами поп и дьякон работали плохо, учились неохотно, зато вознаграждение требовали постоянно.

Витебск

Сюда я был переведён в 1943 году. Во главе Витебска стоял русский бургомистр, человек лет 30-ти. Он выдавал себя за белоруса-патриота и поэтому в присутствии немцев говорил только на белорусском языке, а в остальное время изъяснялся по-русски. У него было больше 100 чиновников, ему также подчинялась наружная и уголовная полиция. В дела полиции и городского самоуправления немцы не вмешивались, но ничем и не помогали, предоставляя жителям самим заботиться о продовольствии, дровах, и т.п.

Торговля процветала на удивление: лавки и магазины были повсюду. Предприимчивые купцы «по-чёрному» ехали из Витебска в Германию, Польшу, Австрию, а иные добирались и западнее, закупая там товары, которыми бойко торговали у себя. В обороте были немецкие марки (настоящие и оккупационные), русские рубли (бумажные и золотые – последних, к моему удивлению, было очень много).

В городе были 2 или 3 больницы, запущенные из-за недостатка средств, но с очень хорошими докторами, которых немцы постоянно приглашали к себе для консультаций Было и несколько частных больниц очень хороших и дорогих, которые обслуживали главным образом спекулянтов.

На главном вокзале всегда – днём и ночью – толпилась масса народу, и он представлял собой базар. Все покупали и продавали. Немецкие солдаты, ехавшие домой, закупали тут продовольствие. А кругом ходили пьяные казаки из антипартизанских отрядов, приехавшие на отдых в город. Перед вокзалом стояли носильщики и извозчики, а также бойкие молодые люди, предлагавшие перевозку на немецких автомобилях, принадлежавших казённым учреждениям и стоявших со своими немецкими шофёрами на соседних улицах в ожидании клиентов (как с этим явлением не боролась полиция, поделать ничего не могла: уж больно любили немецкие шофёры водку). Отойдя немного дальше от вокзала, я был поражён обилием чайных и маленьких подвальных ресторанов. Цены были большие, но все эти заведения были полны народу и всюду там пили водку (польскую), самогон, немецкое пиво и балтийское вино из фруктов. Еда в этих ресторанах тоже была в изобилии.

В Витебске имелись и публичные дома, причём отдельно для немцев и русских. Там нередко происходили страшные драки: русские штурмовали публичные дома для немцев. Кинотеатры были, только фильмы в них шли немецкие, но, правда, с русскими подписями. Было также два русских театра, пользовавшихся большим успехом. Во многих кафе и ресторанах по вечерам устраивались танцы.

Помимо множества немецких солдат было очень много в городе и русских военных. Больше всего обращали на себя внимание казаки, носившие папахи, шашки и нагайки; кроме того, это были самые большие скандалисты. Затем, в городе были люди из особых отрядов СД – русские, латыши, эстонцы и кавказцы, которые были очень хорошо одеты в разнообразные костюмы, а на рукаве имели роковые буквы в треугольнике – СД. Людей этих, известных своей жестокостью и грабежами, никто в городе не любил, а другие военные, как русские, так и немцы, избегали с ними общаться. Имелись отряды нацменов, состоявшие из казахов и особенно татар. Много они не воевали, а больше несли службу по охране складов.

Русские, числившиеся при разных штабсротах, ортскомендатурах и т.д., отличались пышностью своих обмундирований и особенно знаков отличия. Плечи их и воротники были залиты серебром, особенно ярко блестевшими в солнечные дни, а грудь увешана орденами, которые они носили в натуральном виде, не ограничиваясь лентами на колодках. Головы их украшали или цветные фуражки, или папахи с ярким верхом. Я не сомневаюсь, что они с удовольствием носили бы и шашки, но делать это разрешалось только казакам.

В Витебске тогда были расквартированы: 622-625 казачьи батальоны, 638 казачья рота, 3-6/508-я туркестанские роты снабжения, 4/18 волжско-татарская строительная рота, восточные роты – 59-я, 639-я, 644-я, 645-я охранные, 703-я учебная, 3/608-я снабжения.

В городе было несколько газет, из них одна белорусская. Журналисты были интеллигентными людьми, убеждёнными противниками коммунизма и Сталина; советская агентура иногда убивала наиболее ретивых из них.

PS: описанная Каровым жизнь на оккупированных территориях очень напоминает устройство жизни в ельцынской России начала 1990-х Свобода торговли, оголтелый антикоммунизм, коллаборационизм, свобода слова и как расплата за неё – убийства журналистов, открытие церквей, экономическая миграция на Запад и вывод туда же капиталов. Для окончательного сходства не хватает только оккупационных войск какой-нибудь западной державы.

Предупреждение: Данная новость взята отсюда .. При использовании указывайте ЭТУ ССЫЛКУ как источник.

Почитать ещё:

Готовя войну против СССР, идеологи и стратеги фашизма пытались заранее определить те социальные и духовные силы, которые могли бы стать их опорой в предстоящей схватке. Такими потенциальными союзниками им казались Русская Православная Церковь и традиционная религиозность русского народа. На первый взгляд, ставка на эти факторы была вполне оправдана: большевизм долгие годы преследовал священнослужителей, закрывал храмы, ущемлял в правах верующих.

В системе Главного управления имперской безопасности (СД) имелся специальный церковный отдел, в задачи которого входили контроль и наблюдение за деятельностью религиозных организаций всех конфессий, изучение настроения духовенства и мирян, создание агентурной сети в организационно-управленческих церковных структурах. Подобная практика имела место и в самой Германии, и в оккупированных странах Европы. (Гитлер запретил секретным приказом проведение каких-либо мероприятий против религиозных организаций в своей стране без специальных санкций свыше только в июле 1941 года).

На временно оккупированных территориях СССР нацистская церковная политика определялась в значительной степени общим отношением к славянам.

Как считает историк Д.В.Поспеловский, единого подхода у немецкого руководства в этом вопросе не было: Гитлер рассматривал славян как низшую расу; имперский комиссар восточных территорий А.Розенберг, назначенный на этот пост в июле 1941 года, рассчитывал привлечь на сторону Германии национальные меньшинства, отождествляя русский народ с большевистской идеологией и террором; а верховное командование вермахта стояло за создание "союзных" русских воинских частей и было против планов расчленения России.

Первые оккупированные области А.Розенберг получил в свое ведение в конце августа, а 1 сентября 1941 года были созданы рейхскомиссариаты "Украина" и "Остланд". Тем же днем датируется и циркуляр Главного управления имперской безопасности о религиозной политике на Востоке "О понимании церковных вопросов в занятых областях Советского Союза", который определил основные направления работы:

Поддержать религиозные движения как враждебные большевизму;

Дробить их на мелкие течения во избежание консолидации для борьбы с Германией;

Не допускать контактов лидеров разных конфессий;

Использовать религиозные организации для помощи немецкой администрации.

Факторы дробления и раскола должны были стать ядром религиозной политики, которая окончательно сложилась к весне 1942 года. Сохранилось свидетельство самого А.Розенберга о его переговорах с А.Гитлером и М.Борманом 8 мая 1942 года, на которых отмечалось, что на занятых территориях уже возникают "сами собой" большие религиозные объединения, которые следует использовать и контролировать. Отдельного закона о религиозной свободе в восточных областях решено было не издавать, а провести все мероприятия по установлению веротерпимости от имени рейхскомиссариатов "Украины" и "Остланда".

Первые распоряжения были изданы уже в июле 1942 года, в которых провозглашалось право верующих организовывать религиозные объединения, при этом подчеркивалась их автономность, что, в свою очередь, ограничивало власть епископа. Так, в распоряжении рейхскомиссара "Остланда" Х.Лозе от 19 июля подчеркивалось: "1. Религиозные организации занятых земель должны представить генеральному (районному) комиссару следующее: а) название религиозного общества, б) вероисповедание руководства, в) список членов президиума общества, г) список имущества местных религиозных обществ... 2. а) утвердить новое общество может только рейхскомиссар района по заявлению верующих. 3. а) необходимо признание президиума районному комиссару, подтверждающее утверждение о том, что общество не носит политический характер, б) генеральный комиссар может высказать свое сомнение о характере общества. 4. а) религиозные организации на местах могут выполнять только религиозные задачи. 5. а) при нарушении распоряжения накладывается денежный штраф, б) рейхскомиссар может распустить общество, как не выполняющее свою задачу."

Параллельно с регистрацией обществ (до 1943 года включительно) шло открытие храмов на временно оккупированных территориях.

По подсчетам историка М.В.Шкаровского, на захваченных территориях РСФСР открылось 2150 храмов: около 470 на Северо-Западе, 332 - в Курской области, 243 - в Ростовской, 229 - в Краснодарском крае, 127 - в Ставропольском, 108 - в Орловской области, 116 - в Воронежской, 70 - в Крымской, 60 - в Смоленской, 8 - в Тульской и около 500 в Ордженикидзевском крае, Московской, Калужской, Сталинградской, Брянской и Белгородской областях (в двух последних не менее 300).

По отчету Совета по делам Русской православной церкви на 1 января 1948 г. число открытых немцами храмов на временно оккупированных территориях СССР составляло 7547, из которых к концу 1947 года осталось действующими не более 1300 (из-за нехватки священников и из-за изъятия у религиозных общин занятых ими храмов, выполнявших до войны роль общественных зданий).

До сегодняшнего дня церковная жизнь на оккупированной врагом территории остается малоизученной. Одна из неразгаданных до конца страниц в истории минувшей войны - деятельность членов церковной организации "Православная миссия в освобожденных областях России", известной также как "Псковская православная миссия". Она была создана под эгидой оккупационных властей на территории Псковской, Новгородской, Ленинградской и Калининской областей и провозгласила своей официальной целью восстановление церковной жизни, "разрушенной советской властью".

Предыстория этой организации такова. В феврале 1941 года в составе Латвийской и Эстонской епархий был учрежден Московской Патриархией Прибалтийский экзархат как особая митрополичья область. Возглавил его митрополит Литовский и Виленский Сергий (Воскресенский), бывший одним из ближайших сотрудников Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского), который был направлен в Прибалтику в конце 1940 года - для ознакомления на месте с положением дел.

В 1936 году Латвийская Православная Церковь откололась от Московского Патриархата и перешла в юрисдикцию Константинопольского. Лидером националистского крыла Латвийской Церкви стал митрополит Августин (Петерсон), но была и сильная оппозиция ему, особенно среди полулегальных студенческих движений. И в 1940 году, после того, как Латвия вошла в состав СССР, оппозиция заставила митрополита Августина просить Московскую Патриархию о воссоединении.

В Москве с ответом не спешили. Русская Православная Церковь находилась тогда в трудном положении. Действующих архиерейских кадров не хватало. Наконец, после неоднократных просьб в Ригу прибыл сорокадвухлетний архиепископ Сергий (Воскресенский).

В результате воссоединение Церквей состоялось. Более того, была учреждена особая митрополичья область, главой которой стал московский посланник, а прежние правящие архиереи - его викариями. Никто из недавних раскольников не был лишен сана. И даже митрополит Августин (Петерсон) после покаяния, которое принес в Кафедральном соборе Русской Православной Церкви - Елоховском - был прощен.

Все это произошло в феврале-марте 1941 года, а уже через месяц после начала войны митрополит Августин обратился к немецким оккупационным властям с просьбой дать свое соизволение на восстановление Латвийской Церкви в юрисдикции Константинопольского патриархата и на изгнание из Латвии Экзарха Сергия (Воскресенского).

Но немцы поддержали не Августина, а митрополита Сергия, которого раскольники открыто называли "большевистским ставленником" и "агентом ЧК". Возможно, Августин просто не казался им престижной фигурой - после всех его неудач и покаяний. Но, скорее всего, замысел был сложнее. И вот, что характерно, фашистские власти предложили митрополиту Сергию (Воскресенскому) действенную поддержку против раскольников - в борьбе за сохранение канонической принадлежности Экзархата к Московской Патриархии. В ответ они хотели, чтобы Экзарх создал церковное управление - "Православную миссию в освобожденных областях России". Деятельность такой организации должна была стать экспериментом по претворению планов переустройства религиозной жизни СССР.

Экзарх Сергий дал согласие. И у него, и у оккупационных властей существовали свои собственные цели.. Были они и у советской разведки...

Так, один из ее руководителей П.А.Судоплатов в своих мемуарах, вышедших в 1995 г., вспоминал: "Уместно отметить и роль разведки НКВД в противодействии сотрудничеству немецких властей с частью деятелей Православной церкви на Псковщине и Украине. При содействии одного из лидеров в 30-х годах "обновленческой" церкви житомирского епископа Ратмирова и блюстителя патриаршего престола митрополита Сергия нам удалось внедрить наших оперативных работников В.М.Иванова и И.И.Михеева в круги церковников, сотрудничавших с немцами на оккупированной территории. При этом Михеев успешно освоился в профессии "священнослужителя". От него поступала информация о "патриотическом настрое церковных кругов".

Вероятно, в Прибалтике митрополит Сергий (Воскресенский) остался с согласия Патриаршего Местоблюстителя, оставаясь проводником линии Московской Патриархии и во время оккупации, возрождал на занятых немцами территориях религиозную жизнь.

В Псковской области к началу войны оставались действующими всего пять храмов, а сама Псковская епархиальная кафедра была упразднена в 1940 году. К началу 1942 года на оккупированных землях Псковщины был уже 221 храм с числом священников - 84. Клириков не хватало, поэтому один священник окормлял два-три прихода.

В Политическое Управление Северо-Западного фронта постоянно приходили шифровки, в которых возрождению религиозной жизни на временно оккупированных территориях уделялось большое внимание. Вот как в одной из них (1942 г.) оценивалась немецкая религиозная политика: "Немецкое командование широко использует в своих целях церковь. Ряд церквей, особенно в Дновском районе, восстановлены, и в них проходит богослужение. О службах даются объявления в газетах. Особенно большая служба была в городе Дно в июле месяце с крестным ходом - по случаю годовщины оккупации города Дно. На этом сборище присутствовали представители германского командования. На богослужении глава города Дно произнес речь, в конце которой призвал население благодарить немецкое командование за освобождение города от красных".

Казалось бы, этот и подобные факты свидетельствуют о сложившемся альянсе между оккупационными властями и Церковью, о чем так долго потом говорила официальная советская пропаганда.

Однако, ранее закрытая и неизвестная директива Главного управления имперской безопасности раскрывает суть религиозной политики немецких властей на оккупированных территориях. (Перевод документа был сделан в Политическом Управлении Северо-Западного фронта и приводится полностью. Советская разведка предполагала, что авторство принадлежит самому А.Розенбергу).

ДИРЕКТИВА

Разрешение вопроса о церкви в оккупированных восточных областях

Среди части населения бывшего Советского Союза, освобожденного от большевистского ига, замечается сильное стремление к возврату под власть церкви или церквей, что особенно относится к старшему поколению, в то время как более молодое поколение смотрит на это безразлично (также результат коммунистическо-атеистического школьного воспитания).

Возникает вопрос, надо ли говорить о возвращении попов всех вероисповеданий (что уже произошло в определенных местах), или надлежит разрешить иным способом, или направить на иной путь разрешение вопроса о несомненно наблюдающемся среди населения восточных областей желании вернуться к какой-либо религиозной деятельности.

Христианско-церковное миропонимание всех вероисповеданий, которые, несомненно, в ближайшее время будут драться за завоевание новой земли на Востоке, достигает своей высшей степени в определении еврейского народа как "народа, избранного Богом", который также выдвинул из своих рядов богоподобных проповедников такого взгляда на религию.

Германо-немецкие правители и правящие круги, призванные осуществлять руководство оккупированными восточными областями, запутались бы в противоречиях (особенно в вопросах, касающихся молодого поколения восточных областей), если бы они, с одной стороны, попытались совершенно искоренить большевизм как чистейшее воплощение еврейства в его духовной основе и, с другой стороны, молчаливо и терпеливо переносили то, как тот самый еврейский народ, который в течение 25 лет держал великий народ под ужасающим большевистским террором, теперь вдруг сразу был бы выставлен попами всех вероисповеданий как "народ, избранный Богом".

Учитывая чуткость русского народа к вопросам религии, нам надлежит охранить себя от таких противоречий. В противном случае в массах этого народа произошло бы духовное замешательство, которое, если только оно появилось, не так легко устранить.

Поэтому я вижу большую политическую опасность, равно как и опасность в области мировоззрения в том, что в настоящее время в восточные области необдуманно допускают священнослужителей всех вероисповеданий. Несомненно то, что стремящимся к религии массам оккупированных бывших советских областей надлежит дать какую-то форму религии. Возникает вопрос: какую?

Следовало бы установить, что ни при каких обстоятельствах не надлежит преподносить народным массам такое учение о Боге, которое глубоко пустило свои корни в еврейство, и духовная основа которого заимствована из такого понимания религии, как понимают ее евреи. Таким образом, надо проповедовать во всех отношениях свободное от еврейского влияния учение о Боге, для чего надлежало бы найти проповедников и прежде, чем выпускать их в массы русского народа, дать им соответствующее направление и образование. То, что теперь уже во многих местах церкви с попами, связанными вероисповеданием, не открываются вновь и что этому даже способствуют германские органы власти, вызовет лишь религиозную реакцию, которая когда-нибудь (поскольку аполитических церквей не существует) может оказаться таковой в политическом отношении и будет противостоять необходимому освобождению восточных областей.

Поэтому крайне необходимо воспретить всем попам вносить в свою проповедь оттенок вероисповедания и одновременно позаботиться о том, чтобы возможно скорее создать новый класс проповедников, который будет в состоянии после соответствующего, хотя и короткого обучения толковать народу свободную от еврейского влияния религию.

Ясно, что заключение "избранного Богом народа" в гетто и искоренение этого народа, главного виновника политического преступления Европы, являются принудительными мероприятиями, особенно в зараженных евреями областях, ни в коем случае не должны нарушаться духовенством, которое, исходя из установки Православной Церкви, проповедует, будто исцеление мира ведет свое начало от еврейства.

Из вышесказанного явствует, что разрешение церковного вопроса в оккупированных восточных областях является чрезвычайно важной в интересах освобождения этих областей задачей, которая при некотором умении может быть великолепно разрешена в пользу религии, свободной от еврейского влияния, эта задача имеет, однако, своей предпосылкой закрытие находящихся в восточных областях церквей, зараженных еврейскими догматами". (Перевод документа не очень профессиональный, атеистическое воспитание автора перевода проявляется и в терминологии, и в незнании особенностей понятия "Церковь" - О.В.).

Этот документ тяжело читать. Его тотальный расизм не оставляет сомнений в судьбе православия в случае победы рейха. Оно перестало бы существовать. Священство было бы искоренено, а "новую религию" несли бы новые проповедники, свободные от любого вероисповедания.

Эту инструкцию подтверждают и документы из Центрального государственного Особого архива, созданного на основании Постановлений Совета Народных Комиссаров СССР в марте 1946 года для хранения и использования документов учреждений, организаций и лиц иностранных государств. (В настоящее время он называется Центром хранения историко-документальных коллекций.)

На основании донесений "оперативных команд", действовавших на оккупированной территории СССР, Управление издавало свои Бюллетени Полиции безопасности и СД, для освещения вопросов, касающихся действий "оперативных команд" против партизан, подпольщиков.

Есть там директива Главного управления имперской безопасности от 5 февраля 1943г., определяющая порядок богослужения для солдат вермахта и покоренных народов. Они тесно переплетаются с инструкцией, приведенной выше, и предписывают:

"Религиозной деятельности гражданского населения не содействовать и не препятствовать. Военнослужащие должны безусловно держаться в стороне от таких мероприятий населения...

Военное богослужение в оккупированных восточных областях разрешается проводить только как полевое богослужение, ни в коем случае не в бывших русских церквах. Участие гражданского населения (также и фольксдойче) в полевых богослужениях вермахта запрещено. Церкви, разрушенные при советском режиме или во время военных действий, не должны ни восстанавливаться, ни приводиться в соответствие с их назначением органами немецких вооруженных сил. Это следует предоставить русской гражданской администрации".

Экзарх митрополит Сергий, давая согласие на управление церковными делами в северо-западных областях, рассчитывал, прежде всего, на возрождение здесь традиционной религиозной жизни.

Так и появилась Православная Миссия с центром в Пскове ("Псковская православная миссия": под таким именем она и упоминалась крайне редко в советской истории - как профашистская организация).

18 августа 1941 г. в этот город прибыли первые 14 миссионеров-священников, среди которых были как выпускники православного Богословского института в Париже, так и деятели Русского Христианского Союза.

Территория, входившая в ведение Миссии, включала в себя юго-западную часть Ленинградской области (за исключением Ямбургского и Волосовского районов), часть Калининской области (включая Великие Луки), Новгородскую и Псковскую области, с населением около 2 млн. человек.

Начальником Управления "Православной миссии в освобожденных областях России" стал Кирилл Зайц, бывший настоятель Рижского Кафедрального собора, чья деятельность устраивала и Экзарха, и немецкие власти.

В материальном отношении Миссия самообеспечивалась, пополняя свои ресурсы из прибылей, поступавших от хозяйственного отдела (куда входили свечной завод, магазин церковных принадлежностей, иконописная мастерская) и от 10 % отчислений, поступавших из приходов. Ее месячный доход в 3-5 тыс. марок покрывала расходы Управления, а свободные денежные суммы Миссии шли на содержание Богословских курсов в Вильнюсе. (Для восстановления церковной жизни требовались священнослужители.)

Напутствуя первых миссионеров, среди которых были, в частности, воспитанники Богословского института в Париже, священники Кирилл Зайц, Владимир Толстоухов, Алексей Ионов, Николай Колиберский, Иоанн Легкий, Яков Начис, Федор Ягодкин, экзарх Сергий рекомендовал "не забывать, что вы прибыли в страну, где на протяжении более двадцати лет религия самым безжалостным образом отравлялась и преследовалась, где народ был запуган, принижен, обезличен. Придется не только налаживать церковную жизнь, но и пробуждать народ к новой жизни от долголетней спячки, объясняя и указывая ему преимущества и достоинства новой, открывающейся для него жизни".

Действительно, церковная жизнь в Псковской, так же, как и в других областях России угасла за годы "воинствующего безбожия". По распоряжению о. Кирилла Зайца все сведения о гонениях на Церковь были собраны священниками и представлены в управление Миссии. Туда же миссионеры передали списки ликвидированных советской властью священнослужителей.

Ради возрождения религиозной жизни в регионе - впервые в России - зазвучало в радиоэфире слово пастыря: еженедельные передачи шли из Пскова. В сентябре 1942 года священник Георгий Бенигсен прочитал первый доклад - на тему "Религия и наука". Второй доклад - "Игумен всея Руси" - о. Г. Бенигсен посвятил 550-летию памяти Преподобного Сергия Радонежского. (Еженедельные трансляции из Пскова охватывали значительную территорию, включая районы Острова, Порхова, станции Дно).

Говоря о приходской жизни, нельзя не заметить одной важной детали: она проходила под двойным контролем. С одной стороны, деяния миссионеров-священников курировали оккупационные власти, а с другой - советские партизаны. Эти постоянные контакты не могло оставить без внимания немецкое руководство, обязавшее через о. Кирилла Зайца каждого священника давать письменные отчеты обо всех встречах с партизанами. Отчет о. Кирилла Зайца отмечал противоречивость имевшихся сведений: "По словам одних, партизаны считают священников врагами народа, с которыми стремятся расправиться. По словам других, партизаны стараются подчеркнуть терпимое, и даже благожелательное, отношение к Церкви и, в частности, к священникам".

Немецкую администрацию интересовало особо, "верит ли народ агитационным сообщениям об изменении церковной политики и как он на эти сообщения реагирует".

Письменные сообщения стали поступать в Управление Миссии регулярно. Содержание их было разнообразным. Вот, например, документ, присланный о. Владимиром Толстоуховым: "Поблизости от моего прихода отряд партизан временно захватил деревню, при этом их начальник побуждал крестьян к усердному посещению Церкви, говоря, что в Советской России Церкви дана теперь полная свобода и что власть коммунистов идет к концу".

Судя по другим отчетам, партизаны строго следили за тем, чтобы в проповедях священнослужителей не было каких-либо выступлений против Советской власти. А в одном из приходов, как сообщалось, представитель партизанского движения попросту говорил, как представитель Советской власти на своей земле: "было высказано пожелание о сборе средств в церкви на Красную Армию и дан намек о незаконности в обслуживании двух приходов одним священником, расположенных при этом еще в разных районах". Этому настоятелю, о. Иоасафу, партизаны предложили даже написать письмо в Москву, Патриаршему Местоблюстителю митрополиту Сергию (Страгородскому): последний, мол, пришлет ответ, то есть утвердит или не утвердит данного священника в занимаемом приходе...

Полной неожиданностью для оккупационных властей стал протест верующих на территории Миссии против изменения церковных порядков - введения нового стиля (григорианского календаря). Это явление встречалось повсеместно на временно оккупированных территориях. Характерна и реакция верующих - защита, отстаивание своих прав на религиозную национальную традицию, и их ссылка на установившийся при Советской власти порядок невмешательства властей в дела канонические.

Все это осложняло деятельность гестаповских теоретиков, вынуждая их искать все новые способы в работе с Церковью на оккупированной территории.

Проблема церковного календаря

В середине декабря 1941 года некоторые коменданты местностей (в Стругах Красных и в Острове), ссылаясь на предписание вышестоящей инстанции, потребовали от православных совершать все церковные праздники, также и Рождество, по григорианскому календарю. Это неожиданное требование вызвало среди верующих бурю негодования. Особенно напряженным было положение в Стругах Красных, где комендант велел сказать священнику Миссии, что он будет привлечен к ответственности, если осмелится совершить празднование Рождества в церкви по юлианскому календарю, и что в этом случае торжественному богослужению воспрепятствуют полицейскими мерами. В Стругах и Острове верующие высказались чрезвычайно взволнованно и громко примерно в следующем смысле: "Большевики преследовали Церковь, и мы должны были ходить на работу и в церковные праздники, - но большевики никогда не предписывали Церкви, в какие дни какие богослужения ей проводить. Такое насилие над Церковью не совершали даже большевики. Мы шли на работу с ободряющим сознанием, что богослужение в церкви будет проводиться в соответствии с незыблемыми положениями. Немцы хотят отнять у нас и это утешение. Но мы не покоримся..."

Местный комендант Острова вначале учел это настроение народа - он разрешил проводить празднование Рождества и другие церковные праздники по юлианскому календарю, но категорически заявил, что это снисхождение действительно только на текущий год и что в будущем году в Церкви будет введен григорианский календарь, в случае необходимости даже принудительно. А комендант в Стругах не дал себя уговорить, так что священник, не желая ни нарушить церковного порядка, ни вступать в конфликт с немецкими властями, должен был покинуть Струги. После этого местный комендант распорядился привести местного священника из соседнего селения (Миссии этот запуганный человек не был знаком) и заставил его проводить рождественское богослужение по григорианскому календарю, то есть в день, который, по юлианскому календарю, падает на пост. В этот день почти не было прихожан, а те немногие, кто из боязни перед комендантом присутствовал на богослужении, были очень расстроены и сконфужены...

В религиозных делах нужно считаться с психикой народа. Православный русский гораздо менее страдает, если он в церковный праздник идет на работу с сознанием, что в его отсутствие торжественное богослужение в церкви проводится в соответствии с принятым священным обычаем, чем если он знает, что в его свободные от работы дни этому обычаю не следуют...

Политически нежелательные результаты такого настроения сами по себе понятны.

В заключение можно, видимо, сказать, что Православную Церковь следует, пожалуй, воспринимать как союзницу в борьбе против большевизма. Поэтому кажется нецелесообразным, чтобы ее власть, которую большевики многолетними преследованиями дезорганизовывали и расшатывали, еще более ослабляли реформой, которая для Церкви невозможна".

Сейчас трудно сказать, проводились ли в храмах Миссии сборы в фонд обороны и на нужды Красной Армии. Но известно доподлинно: пастыри Миссии заботились о милосердии и, прежде всего - об облегчении участи советских военнопленных.

По приходам собирали не только одежду, но и медикаменты, продукты. Сами страждующие, прихожане помогали своим страждущим братьям:

Из Обращения Православной Миссии к населению о пожертвованиях для военнопленных:

"Тронутые любовью к нашим, в плену находящимся братьям, мы желаем помочь им и удовлетворить их нужды. С разрешения немецкого Военного Управления Православная Миссия устраивает сбор добровольного пожертвования одежды.

Мы знаем, что русский человек не будет стоять в стороне, когда надо помочь своему ближнему.

Мы уверены, что население охотно отзовется на наше предложение, чтобы снабдить одеждой тех военнопленных солдат, которые летом попали в плен и поэтому не имеют зимней одежды. Дайте то, что можете: одежду, обувь, белье, одеяла и т. д. Все будет принято с благодарностью и будет роздано военнопленным.

"Рука Дающего да не оскудеет". Передайте пожертвования священникам, а где таковых не имеется, - деревенским старшинам для передачи Православной Миссии во Пскове".

С первых дней своего существования Миссия заботилась и о сиротах. Стараниями прихожан был создан детский приют при храме Святого великомученика Димитрия Солунского в Пскове. 137 мальчиков и девочек в возрасте от 6 до 15 лет нашли в нем тепло и покой.

Во главе приюта стоял священник Георгий Бенигсен, он же возглавил и школу при храме. Школу на 80 мест при псковской Варлаамовской церкви организовал отец Константин Шаховской. Отец Владимир Толстоухов открыл 17 начальных школ в Пушкиногорском районе, 15 школ создали священники Миссии в Красногорском округе.

Годы спустя в Советском Союзе эту деятельность назовут "религиозным растлением юношества", а православного пастыря о. Георгия Бенигсена будут обвинять в том, например, что он "оторвал от Родины 13 воспитанников приюта" (они покинули Россию вместе с ним). Псковских, порховских, дновских батюшек обвинят в предательстве, и они получат долгие лагерные сроки...

С первого дня существования Миссии ее лидеры внимательно следили за событиями, происходящими в Москве, оценивая каждое из посланий Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского). По всем приходам шло подробное толкование позиции Московского Первоиерарха. Особенно тщательно разбиралась "Декларация" 1927 года, в которой были провозглашены принципы лояльности Церкви по отношению к государству.

Вот одно из обращений Миссии, толкующее этот документ: "Каждый вдумчивый человек поймет, что радости и неудачи Советского Союза в целом не одно и то же, что радости и неудачи Советского правительства. Всякое правительство, в том числе и Советское, может принимать решения ошибочные, несправедливые, слишком, быть может, суровые, которым Церковь вынуждена будет подчиниться, но которым она не может радоваться.

Приписывать митрополиту Сергию намерение признать успехи Советской власти в деле антирелигиозной пропаганды успехами Церкви по крайней мере неостроумно и нечестно. Мы советуем всем, кого смущает послание митрополита Сергия, прежде всего, внимательно прочитать это послание. Мы уверены, что все те, для кого Церковь Христова - "мир и тихая пристань", а не орудие политической и классовой борьбы, кто осознает серьезность совершившегося в нашей стране, кто верует в десницу Божию, неуклонно ведущую каждый народ к предназначенной ему цели, подпишутся под основными мыслями митрополита Сергия. Ибо разве не пора выполнить завет почившего Святейшего Патриарха Тихона - поставить нашу Церковь в правильное отношение к Советскому правительству и тем дать Церкви возможность законного и мирного существования. Разве мы не должны, оставаясь православными, помнить свой долг быть гражданами Союза "не за страх, а за совесть", как учил нас апостол Павел и как поступали древние христиане?

Разве не правда, что до сих пор есть церковные деятели, которым кажется, что нельзя порвать с прежним режимом, не порывая с православием, которые вместе с верою приносят в Церковь политику и навлекают подозрение власти на всех церковных деятелей вообще?"

Приведенные факты не дают полной картины жизни Миссии. Ведь создавалась она под эгидой оккупационных властей, так что священство обязано было как-то реагировать и на распоряжения немецкого командования. Вот одно из них:

"В день Св. Троицы германское командование объявило торжество передачи земли в полную собственность крестьянства, а посему предлагается Управлению Миссии:

1) Дать циркулярное распоряжение всему подведомственному духовенству (особенно гг. Пскова, Острова, Луги) специально в проповедях отметить важность сего мероприятия.

2) В Духов День в Соборе, после Литургии, совершить торжественный молебен с участием всего духовенства г. Пскова, предварив молебство же приличествующим словом.

Крупные осложнения с оккупационными властями начались у Экзарха осенью 1943 года: немцы настаивали на непризнании каноничности избрания Архиерейским Собором в Москве в сентябре 1943 года Сергия (Страгородского) Патриархом. Митрополит Сергий (Воскресенский) считал, что выборы проведены по всем канонам, и всячески затягивал свое публичное выступление по этому вопросу, вызывая недовольство немцев. Но оккупационные власти хотели провести по этому вопросу конференцию в Риге, которой должны были присутствовать представители православного духовенства оккупированных областей СССР. И председательствовать должен был Экзарх Сергий.

Рижское гестапо занялось выяснением настроений митрополита. И нашли такое: в одном из своих заявлений на имя рейхскомиссара "Остланд" митрополит Сергий (Воскресенский) неосторожно написал, что "православный епископ и теперь желает падения Советов, но, возможно и даже определенно, свои надежды больше не связывает с победой немцев". Могли ли немцы простить эти слова? Последовал новый нажим на Экзарха. Оккупационные власти настаивали на проведении конференции с обязательной резолюцией против Патриарха. Но Экзарх в проекте резолюции не назвал даже имя Первосвятителя, не говоря уже об отмежевании от Московской Патриархии.

Шла весна 1944 года. На фронтах - наступление советских войск. Скоро территории, окормляемые Экзархом Сергием, будут освобождены.

А 29 апреля 1944 года на шоссе Вильнюс - Каунас машину митрополита расстреляли мотоциклисты в немецкой форме, убив Экзарха.

Следует отметить, что до сегодняшнего дня в смерти и деяниях митрополита Сергия (Воскресенского) многое окутано пеленой тайны и домыслов. Не все архивные материалы, к нему относящиеся, доступны и по сей день. Сегодня еще нельзя дать точный ответ и на ряд других вопросов: кем же были священники Миссии? С кем шли? Что заставило этих "чужаков" покинуть Западную Европу и приехать на многострадальную российскую землю, опаленную войной?

Война, как экстремальная ситуация, не только всколыхнула церковную жизнь в стране, но и показала, что Русская Православная Церковь осталась верна своим историческим традициям. Миссионеры, выполняя распоряжения оккупационных властей и оставаясь православными священниками, не знали о разработанной в Берлине программе "О разрешении вопроса о церкви в восточных оккупационных областях", где ни православию, ни им не было места.

Свою задачу по возрождению религиозной жизни они успешно выполнили, так до конца и не став "своими" в России.

Возрождение Русской Церкви произошло и на оккупированных землях Белоруссии. Здесь, как и на территории Миссии, с осени 1941 года началось восстановление храмов при активном участии духовенства, оказавшегося на советской территории только после присоединения Западной Белоруссии к СССР в 1939 году.

В августе 1941 года Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий назначил Экзархом Белоруссии архиепископа Пантелеймона (Рожновского). Временный Экзарх западных областей Белоруссии и Украины митрополит Николай (Ярушевич) остался по другую сторону фронта и не мог исполнять своих обязанностей.

Но, несмотря на то, что и Белоруссия, и Прибалтика входили в один рейхскомиссариат "Остланд", немецкие власти всячески препятствовали объединения церковной жизни, предложив архиепископу Пантелеймону (Рожновскому) организовать Православную Церковь самостоятельно, без всяких сношений с Москвой: "Церковь должна носить название "Белорусская автокефальная православная национальная церковь". Среди прочих условий были: назначение епископов должно проводиться с ведома немецкой власти; должен быть представлен немецкой власти статут "Белорусской православной автокефальной национальной церкви"; богослужения должны совершаться на церковнославянском языке".

Архиепископ Пантелеймон принял немецкие предложения с оговоркой: отделение может состояться после того, как Белорусская Церковь организуется для автокефалии и оформит это отделение канонически, согласовав его с Московской Патриархией (Это по существу противоречило немецким планам).

В марте 1942 года состоялся Собор белорусских архиереев, который избрал Пантелеймона митрополитом, но не провозгласил самостоятельности Белорусской Церкви. На богослужениях священство продолжало возносить имя Патриаршего Местоблюстителя. А сам митрополит Пантелеймон отказывался проповедовать по-белорусски, говоря, что языком городского населения является русский.

Несговорчивого митрополита немцы отправили в Жировицкий монастырь, а организованный германским оккупационным руковод-ством Собор, работа которого проходила с 30 августа по 2 сентября 1942 года, принял нужное решение с условием. что "каноническое объявление автокефалии наступит после признания ее всеми Автокефальными Церквами" (включая и Московскую Патриархию). Послания Главам Поместных Церквей о решениях Собора были составлены, но в течение года так и не отправлены. А в белорусских церковных документах об автокефалии не упоминалось.

В мае 1944 года архиерейская конференция во главе с вернувшимся к управлению Церковью митрополитом Пантелеймоном (Рожновским) объявила постановления Собора 1942 года недействительными из-за отсутствия на нем двух старших епископов, не допущенных оккупационными властями. Все эмигрировавшие в конце 1944 года белорусские иерархи присоединились к Зарубежной Церкви, что подчеркивает их общерусское, а не национальное церковное настроение.

Дробление Церкви не состоялось. Фактически на всех временно оккупированных немцами территориях была восстановлена религиозная жизнь. Сепаратистские национальные Церкви заявили о себе только на Украине, где одновременно действовали Автономная Украинская Православная Церковь, признающая верховный авторитет Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) и Автокефальная Украинская Православная Церковь во главе с архиепископом Луцким Поликарпом (Сикорским). Создание двух параллельных иерархий немцы допустили из-за стремления ослабить русское влияние на Восточной Украине, с одной стороны, и для дополнительного контроля за усиливающимся украинским национализмом, с другой.

И, если деятельность Автокефальной Церкви была оценена Московской Патриархией в марте 1943 года как неканоническая и изменническая, то Автономная Церковь рассматривалась ею как единственная легальная организация, вокруг которой сплотилось большинство православных на оккупированных украинских землях.

(Интересно отметить также, что все "автокефальные" епископы, кроме Феофила (Булдовского), ушли с немцами на запад. А из 14 "автономных" епископов со своей паствой остались шестеро).

С освобождением оккупированных территорий Советской армией основная часть украинских, белорусских и прибалтийских приходов относительно безболезненно вошла в состав Московской Патриархии. Что касается открытых в период оккупации монастырей (их было 29) , то они все считали себя принадлежащими в каноническом отношении к Московской Патриархии.

Последствия восстановления религиозной жизни на временно оккупированных территориях были велики. Так, историки русской эмиграции В.И.Алексеев и Ф.Ставру, явно преувеличивая, считают, что "по размаху и интенсивности это религиозное возрождение может быть названо вторым крещением Руси".

Это оценка далека от объективности. Важно другое: возрождение религиозной жизни на оккупированных территориях СССР также, как и патриотическая церковная деятельность в первые годы войны, было замечено советским руководством и оказало определенное влияние на изменение религиозной политики государства в военный период.